Счастливая Женька. Начало

После того, Алексей Игоревич и Людмила в конце марта 1989 года, расписались, Гарик даже не мог толком сказать, где ему не нравится больше. В Шпаковке у матери, с её колоритными, но легкозаменяемыми друзьями, или в новой семье отца. Здесь, наоборот, ощущалась стабильность, надежность и взаимное уважение. Даже шестнадцатилетнему Гарику было ясно, что их союз, так же, как и их бизнес – долговременный проект. Но ему и там, и здесь было одинаково некомфортно. Он презирал мать за её способы устройства личной жизни. С её хахалями, как их называла бабушка, едва здоровался. Был нетерпим и груб. Но и в Ставрополе, дела обстояли не лучшим образом. От общения с Людмилой пытался ускользнуть. Совершенно терялся и не знал, как себя с ней вести.Она тоже, хоть внешне оставалась спокойной и ровной, чувствовала себя с Гариком напряженно. Родственники со стороны матери, некоторые его приятели и даже кое-кто из учителей, объяснили ему, какую травму нанесло ему присутствие в их квартире другой женщины. А ещё учительница называется! Уже одно то, что чужая баба выходит из спальни, в которой раньше находилась его мать, должно было нанести огромный, едва ли восполнимый, ущерб его здоровью. Видимо, не без помощи этих добрых людей, сразу после замужества, Людмила Ильинична уволилась. На самом деле изначально ничего такого катастрофического он не чувствовал. Просто ему было очень жаль, что они перестали быть семьей. Но со временем, Гарик почти убедил себя, чтодействительно является единственной жертвой во всей этой истории. Он и есть самая пострадавшая сторона. И даже приспособился извлекать из этой ситуации непосредственную выгоду для себя. Некоторые, что ли, льготы и преимущества. Причем, ничего особенного ему делать было не нужно. Умненькие взрослые сами, что надо домысливали и сами, что хотели, договаривали. Приезжая, например, к матери из Ставрополя, он, тяжело вздыхая, опускался в кресло и в изнеможении закрывал глаза. Или падал на кровать в своей комнате и отворачивался к стене. Или упавшим голосом, чуть слышно произносил, что много уроков и нет времени на ужин. Вариаций было множество.Мать и бабушка, с тревогой переглядываясь, не решались его тревожить. Первой, обычно, не выдерживала бабуля. Обращаясь к дочери, она громко начинала шептать:

– Совсем заездили парня! Ни стыда, ни совести! Да на нем лица нет… А та ж змея, своих бог не дал, так на нашем отыгрывается…Учительша! Знаем мы таких, прости Господи…

– Мама! – одергивала бабулю Полина, – Сынок, идём ужинать, бабушка картошечку с грибами поджарила, как ты любишь. «Сынок», с усилием вставал и как бы под давлением обстоятельств, плелся на кухню. Постепенно оживал и нахваливал еду. Прозрачно намекая, таким образом, что едва не голодал.

С отцом и Людмилишной вместо него прекрасно справлялся их комплекс вины. Здесь ему вообще не требовалось ничего изображать. Было вполне достаточно тяжелого красноречивого молчания. Даже Людмила слегка терялась, когда он при встрече с ней, низко опускал голову и закрывался в комнате.

На самом деле, находясь с этими людьми, Гарик всегда хотел только одного – вырваться на улицу. И ещё, чтоб перестали, наконец, грузить. Улица была его стихия. Только здесь ему было, в самом деле, хорошо. Двор, приятели и алкоголь. Вот такая цепочка. Довольно скоро выяснилось, что можно, оказывается, иногда, и без улицы, и без приятелей. А вот без спиртного нельзя. Вообще. По крайней мере, ему точно. Дело в том, что Гарик всю жизнь себе активно не нравился. Очень многое в себе ему не нравилось, а если выражаться точнее практически все. Ему не нравился его средний рост. Были отвратительны собственное лицо и тело. Звук своего голоса казался настолько противным, что хотелось оглохнуть.Когда в четырнадцать лет, у Сашки Тихомирова, они распили литр вина, Гарик неожиданно пришел в великолепное расположение духа. Он вдруг примирился с собой. И даже больше, он себе понравился. Он собой гордился. Ещё бы, ведь Тихомирову очень быстро стало плохо, а ему нет. Ему было, наоборот, очень хорошо. Алкоголь вошел в него, как долгожданный гость. Как старый друг и мудрый наставник. Вошел и остался… Гарик сидел тогда на кухне у дворового приятеля и тихо смеялся. И понял, что жить, вообще, хорошо. И, наверное, все же стоит… Он нашел тогда личную стартовую кнопку запуска… Пульт управления собственной жизнью.

Каким-то чудом, он, имеющий к восемнадцати годам стойкую алкогольную зависимость, не только вполне сносно окончил школу (заслуга отцовской ветвистой системы поощрений и нанятой им команды репетиторов), но и поступил в Краснодарское авиационное военное училище летчиков. И даже его закончил. Служил в Ленинградской области, на Урале, на Дальнем Востоке. В тридцать четыре года, все ещё бегая в капитанах, был переведен в город Ейск, на майорскую должность. Однако, надежд и чаяний командования не оправдал и за несколько месяцевдо своего тридцатишестилетия в добровольно-принудительном порядкебыл изгнан из армии, практически, с волчьим билетом.

22