Она растерянно смотрела то на отца, то на мать, догадываясь и в то же время, не желая признавать очевидное. Мать ловко перевела разговор и с напускной оживленностью заговорила с Сергеем о его предстоящей длительной командировке в Астрахань, будто это хоть сколько-нибудь её интересовало. Вечер был испорчен. Женя чувствовала себя маленькой девочкой, которая в счастливом предвкушении лезет утром 1 января под ёлку, но вместо подарка обнаруживает там одинокую записку: «К сожалению, ты очень плохо себя вела». Возвращались домой в тишине. Говорить никому не хотелось. Сергей открыто не высказывался, но было и так ясно, что он полностью разделяет мнение родителей. У Жени опять проскочила мысль о том, что может она действительно ошибается. А может излишне торопится? Ведь даже Туся, когда Женя рассказывала ей о своих планах, с сомнением качала головой. Не могут же все эти люди ошибаться! Женя снова ощутила себя той самой маленькой девочкой, которая нацепив лифчик матери и засунув ножки в её туфли на каблуках, решила, что она взрослая и самостоятельная.
Вечером позвонил Александр Яковлевич и сообщил, что первые 2–3 месяца он отдаёт кабинет ей в аренду по чисто символической цене. Чтобы она могла оглядеться, понять для себя, – её это или нет, и не переживать с самого начала о деньгах. Женя решила, что это добрый знак. Она тепло поблагодарила его и уже ни в малейшей степени не колеблясь, дала своё согласие.
Но это было только начало. Ещё нужно было взять такие серьёзные барьеры, как: получение лицензии, юридическая и пожарная инспекция, роспотребнадзор и многое другое. Но Женя почти не замечала трудностей, в возбужденно-радостном состоянии бегала с огромной папкой документов из одной инстанции в другую. И всё получалось! Пусть не так быстро и гладко, как хотелось бы, но получалось! Ей иногда казалось, что дела катятся, как по накатанной, сами собой. Что всё идет так, как и должно идти. Александр Яковлевич перед отъездом познакомил Женю с людьми, без которых осуществление ею своей профессиональной деятельности было бы довольно затруднительно. С теми людьми, с которыми он сам не один год сотрудничал: с техниками, с поставщиками стоматологического оборудования, коллегами, занимающимися частной практикой, средним медицинским персоналом. С кем-то из них сразу устанавливались ровные, деловые отношения, с кем-то, с замечательным ортодонтом Аликом, например, завязалась с первого дня многолетняя дружба, а вот медсестру Женьке пришлось искать на стороне, – неприступная и верная Александру ЯковлевичуМаргарита Филипповна, наотрез отказалась работать с Евгенией. Счастливая Женька, узнав об её демонстративном уходе, пожала плечами и рассмеялась.
К осени формальности с документами были окончены. Женя начала работать. Иногда без выходных. Поначалу очень волновалась, так как многие пациенты достались ей «по наследству» от Александра Яковлевича и ей казалось, что они её все время с ним сравнивают и делают выводы, разумеется, не в пользу молодой докторши. Неожиданно помог ей новый друг Алик, работающий на кафедре ортопедической стоматологии медицинского университета. Когда Евгения обратилась к нему за профессиональной консультациейпо поводу одной немолодой дамы, Алик внимательно глянул на смущенную, запинающуюся Женьку и вдруг сказал:
– Послушай, не старайся быть хорошенькой для всех, не получится все равно… Надорвешься раньше времени и не захочешь ничего. Перестань соревноваться со Шварцем, ни к чему хорошему это не приведет. У Александра Яковлевича свой подход к работе, а у тебя свой. Не нужно копироватьего стиль, лучше совершенствовать свой. Усекла? Женька, слабо улыбаясь, кивнула. Алик улыбнулся в ответ:
– Вот и умница! Отпусти себя и пари! Ведь стоматолог – это, по сути, творец! Он творит красоту, здоровье и радостные белозубые улыбки…Ясно тебе это, сероглазаяты моя, мать Тереза… Не надо низа кем гнаться, никому угождать. Нужно профессионально делать свою работу…Мы вечно всё кого-то догоняем или перегоняем… А что в итоге, – он строго посмотрел на улыбающуюся и откровенно любующуюся им Женьку, – А в печальном итоге, мать, невроз, стенокардия, и прочие весьма сомнительные удовольствия.
– Сколько же Алику лет, – размышляла Женька, 35, 40? – Ну почему я не могу так же легко, красиво и непринужденно жить и работать? Или могу? – Женька опять заулыбалась, вспоминая энергичного смуглого ортодонта и его жизненную философию, – Могу, конечно, могу. Не только могу, но и буду. Непременно.