Счастливая жизнь для осиротевших носочков

– Места здесь маловато, – констатирует она, перекрикивая шум воды, – но зато у меня есть какая-никакая независимость. В любом случае, с моей зарплатой невозможно снимать квартиру в Париже, а я лучше умру, чем буду жить в пригороде! Тебе нравится Париж? Ты рада, что приехала? Тебе нужен сахар?

Саранья наконец протягивает мне кофе. Я ожидаю, что она продолжит говорить, как обычно не дожидаясь ответа, но она подносит свою чашку к губам и выжидающе смотрит на меня большими глазами олененка Бэмби.

– Моя мать была француженкой, – помолчав, говорю я и дую на кофе, – поэтому я всегда мечтала увидеть Париж. Читала путеводители, копила деньги, чтобы купить билет… Но я думала, что приеду сюда при других обстоятельствах. Более… радужных. Если вкратце, то… я думала, что у меня есть все время в мире, а когда поняла, что заблуждаюсь, было уже слишком поздно.

Нахмурившись, Саранья отпивает глоток.

– Знаешь, за время работы с моими старичками и старушками я поняла две важные вещи. Первая: люди зачастую ломают голову над проблемами, о которых через год даже не вспомнят, поэтому можно сказать, что в масштабах жизни все проблемы – сущая ерунда. Вторая: не всем выпадает удача дожить до старости, поэтому если хочешь что-то сделать, не жди и не откладывай, а делай сейчас. Никогда не знаешь, когда все закончится.

Не сдержавшись, беру с кровати смятый в комок свитер и аккуратно складываю.

– Хочешь, я помогу тебе убраться? Честно говоря, меня немного напрягает этот беспорядок.

Саранья заливается звонким смехом.

– Если это доставит тебе удовольствие, то вперед!

Ставлю кофе в сторону, начинаю складывать и убирать разбросанное вокруг белье, заправляю постель, раскладываю книги, валяющиеся на прикроватной тумбочке, и поднимаю разбросанные по ковру туфли. Саранья лениво поддерживает светскую беседу, а потом в какой-то момент оборачивается и пристально смотрит на меня. Ее подведенные глаза кажутся почти черными.

– Алиса, я хотела извиниться. Прости, что спросила о братьях и сестрах, мне нет оправдания. Анджела предупреждала, что ты потеряла сестру…

Не отвечаю, потрясенная до глубины души. Мне плевать, что Саранья в курсе моего вранья, но я чувствую себя преданной из-за того, что Анджела рассказала ей о моей жизни.

– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение или расстраивать напоминанием о плохом, – продолжает Саранья. – Я часто говорю не подумав.

Она дружелюбно улыбается, но выглядит взволнованной. Я на нее не обижаюсь, однако все равно торопливо начинаю собираться.

– Ничего страшного. Я… Я только что вспомнила… У меня дела, мне нужно идти.

Саранья провожает меня до дверей. Я знаю, что ей искренне жаль, но не хочу продолжать этот разговор, не хочу, чтобы мы копались в подробностях моей прошлой жизни. На самом пороге она, словно что-то вспомнив, спрашивает:

– Кстати, можешь дать мне номер Джереми?

– О… Да, конечно. Без проблем.

Достаю телефон и нахожу то единственное сообщение, которое прислал мне Джереми. Диктую номер Саранье, после чего та шлет мне воздушный поцелуй и закрывает за мной дверь.

Решаю пойти домой пешком. День клонится к вечеру. Неторопливо прогуливаюсь по парижским улочкам, вдыхая запах теплых каштанов, заглядывая в магазин, чтобы кое-что купить, а потом позволяя себе соблазниться аппетитной малиновой тарталеткой, которая красуется на витрине кондитерской. Впервые за долгое время у меня выдался хороший день, однако предательство Анджелы оставило во рту горький привкус. Как она могла рассказать Саранье подробности моей личной жизни и даже не упомянуть об этом? Она ведь так хорошо меня знает! Решаю написать ей и прояснить ситуацию.

Вернувшись домой, нахожу в почтовом ящике большой коричневый конверт из Лондона.

Удивленно открываю. Внутри лежит еще один конверт, на котором черным маркером выведено «Алисе Смит», и письмо. Просматриваю его в лифте. Письмо написано по-английски, торопливым, еле разборчивым почерком.

Дорогая Алиса!

От вашего агента по недвижимости я узнал, что вы в Европе. Я перебрался в свою лондонскую квартиру, которую раньше вам сдавал. На ваше имя пришло несколько писем, последнее – буквально на прошлой неделе. Я взял на себя смелость переслать их вам.

Надеюсь, что у вас все хорошо, и желаю вам хорошего пребывания в Париже,

Джон Фостер, ваш бывший домовладелец

Захожу в квартиру и кладу конверт на журнальный столик. Дэвид, который лежал на диване, выгибает спину и мяукает, требуя внимания.

– Даже не хочу его открывать, – говорю я, взяв кота на колени.