Счастливая жизнь для осиротевших носочков

Я молилась, чтобы Ричард не спросил, для чего мне деньги. Во-первых, он бы, скорее всего, счел мой замысел ребяческим. Во-вторых и в самых главных, высказать опасения о том, что Скарлетт потерпит неудачу, было бы предательством. Но Ричард не стал ни о чем спрашивать. Видимо, богатство было для него самоцелью. Во время ужина я засыпала его вопросами, он очень серьезно отвечал, а напоследок сказал:

– Если хочешь, можем поговорить об этом поподробнее. Загляни ко мне после ужина.

С того дня я посвятила всю себя сфере финансов. Ричард стал моим наставником. Он регулярно приглашал меня заглянуть к нему в кабинет, откуда я уходила с головой, набитой финансовыми формулами, и с выпусками «Уолл-стрит джорнэл». Я взяла за правило изучать их от корки до корки. Я почти перестала читать французские романы, но зато больше не переживала: у меня был план Б для Скарлетт.

Тем временем Скарлетт, которая проводила немало времени с секретаршей школьной администрации, куда ее регулярно вызывали за плохое поведение, сдружилась с ней. Так Скарлетт узнала название группы, которая должна была выступать в новогоднем концерте. Она познакомилась с вокалистом, который оказался племянником директора, и убедила его приехать к нам в гараж, на репетицию «Синего Феникса».

Через несколько дней вышеупомянутый племянник позвонил директору и предложил пригласить на разогрев группу перспективных молодых музыкантов, которые согласны довольствоваться скромным гонораром в сто долларов. Директор, который не провел связи между Скарлетт и группой «Синий Феникс», согласился, чтобы рекомендованная его племянником группа сыграла одну песню.

Тогда по школе ходило множество фантастических теорий о том, что произойдет со сменой тысячелетия. Мы ждали катастрофу, конец света, ядерную войну… Родители Дакоты забили весь подвал водой и консервами, которых бы хватило, чтобы прокормить целый полк в течение десяти лет. Декабрь выдался особенно теплым. Песок на пляже еще не покрылся снегом, а пруд, окруженный голыми деревьями (мы проезжали его по дороге в школу), еще не замерз. В середине декабря «Пляжное кафе» было открыто. Я помню это потому, что на день рождения Скарлетт мы ходили туда пить горячий шоколад. Скарлетт ужасно волновалась из-за грядущего концерта. Она не хотела рассказывать мне ни про песню, которую планировала исполнить, ни о наряде, который сама сшила на старой швейной машинке, которую мама любезно одолжила ей в обмен на толику спокойствия. Несколько дней я допоздна слышала, как с кухни доносится ровное постукивание швейной машинки.

– Потом увидишь. Это сюрприз, – с сияющими глазами сказала Скарлетт, сжимая в руках кружку шоколада, про который от волнения совсем забыла.

31 декабря 1999 года выпало на пятницу. Я скрывала страх перед сменой тысячелетия за циничными шутками, а Скарлетт с присущей ей тогда нескромностью видела в происходящем знак: в этот день, на заре третьего тысячелетия, на импровизированной сцене, установленной в спортзале нашей школы, должен был начаться ее путь – совсем как у Христа две тысячи лет и несколько дней назад.

Я до сих пор помню свисавшие с перекладин спортивной стенки гирлянды и натянутую над сценой вывеску «Добро пожаловать в новый 2000 год!». Помню стол с напитками (безалкогольными, разумеется), он был покрыт бумажной скатертью в цветах американского флага, на которой стояли красные пластиковые стаканчики. Несколько лет назад я нашла выцветшую фотографию меня со Скарлетт, которую мама сделала перед тем, как отвезти нас на вечеринку. Я в своем длинном розовом платье была похожа на чиполату. Скарлетт не хотела, чтобы до выступления кто-нибудь видел ее сценический наряд, поэтому оделась в рваные джинсы и укороченную футболку с надписью «Аэросмит». В пупке у нее красовался пирсинг в виде черепа, который она недавно сделала. Мама тогда пришла в бешенство…[1]

Я помню первый концерт Скарлетт так отчетливо, словно это было вчера. Я говорю «концерт», потому что она всегда называла это именно так, но на самом деле группа исполнила всего одну песню. На Скарлетт был серебристый жакет, надетый прямо поверх лифчика (что закончилось четырехчасовой лекцией по поводу ее непристойного поведения и напряженным разговором с директором, который был далеко не в восторге от того, что его обвели вокруг пальца), суперобтягивающие черные брюки из кожзаменителя, как у Оливии Ньютон-Джон в фильме «Бриолин», и ярко-желтые конверсы. Волосы ее свободно струились по плечам, а веки были накрашены черными, фиолетовыми и серебряными тенями.