Счастливая жизнь для осиротевших носочков

И вот однажды меня окликнули. Это случилось не на сцене и даже не на выходе с концерта, а на пересечении Четвертой улицы и Мерсер-стрит, по дороге из кофейни в парк. Меня узнали на улице – даже несмотря на конверсы и старые джинсы, в которых я была примечательнее некуда. Стояла поздняя осень, но деньки выдались на удивление солнечными, особенно для Нью-Йорка. Я бодро жевала бейгл, когда услышала незнакомый голос, зовущий меня по имени. Я помню восхищенную улыбку девочки-подростка. У нее были пирсинг в носу, джинсовая рубашка и распахнутая куртка. Она принялась расспрашивать меня о Фениксе. Откуда, черт возьми, она могла узнать о моем Фениксе?! Мне показалось, что бейгл у меня во рту превратился в пепел. Потом девочка вытащила телефон и сфотографировала меня. Даже не спросив разрешения. Типа я не человек, а военный мемориал или тарелка картофеля фри, фотку которой можно выложить в соцсети. У меня было такое чувство, будто тем прекрасным солнечным ноябрьским утром с меня сорвали трусики прямо посреди Мерсер-стрит.

Впоследствии эта сцена неоднократно повторялась. Меня узнавали все вокруг – от продавца бейглов до кассира в «Хол Фудс». Я начала чувствовать себя странно: каждый раз, когда кто-то смотрел на меня слишком пристально, мне казалось, будто вокруг горла сжимаются тиски. Мне потребовалось некоторое время, чтобы дать название ощущению, которое липло к коже с настойчивостью неприятного запаха, – имя ему был страх. Все эти годы у меня была цель. Одна-единственная цель. Я никогда не сомневалась, правильным ли путем иду, и вкалывала как проклятая. Я жертвовала всем, отдавала все, что у меня было. С того дня, как я услышала песню «Wonderwall» в исполнении Лиама Галлахера, все мое существо, тело и душа, стремились к одной-единственной цели: стать «рок-звездой», как говорила Алиса. Эти слова всегда казались мне ребячливыми, но в конечном итоге они как нельзя лучше описывали ситуацию. На протяжении нескольких месяцев я играла роль канатоходца, балансируя на тонкой грани «до» и «после», долгих лет каторжного труда и успеха. Я цеплялась за эту грань, как жертва кораблекрушения – за спасательный круг, чтобы не унесло течение. У меня пропало всякое желание идти к свету. Origin Records не сбавляла обороты, ко мне как пчелы на мед начали слетаться люди с хищными глазами и льстивыми речами. Это было неизбежностью. Честно говоря, я никогда не сомневалась в том, что достаточно талантлива или достаточно усердна, чтобы добиться успеха. Я никогда не страдала от ложной скромности, считая ее не более чем обманчивой формой лицемерия. Но, оказавшись загнанная в угол, ко мне пришло ужасное откровение, которого я никак не ожидала: мне было все равно, добьюсь ли я успеха. Более того – успех оказался мне не нужен. Я ошиблась с целью: я больше не хотела быть рок-звездой. Я хотела заниматься музыкой, что я и делала каждый день на протяжении многих лет, с тех пор, как начала учить названия нот с помощью картонного пианино, с первых дыхательных упражнений госпожи Гамильтон, которая ставила мне голос. Вся моя жизнь состояла из партитур, нот и мелодий. Вся моя жизнь состояла из музыки. Я никогда не хотела ничего другого – ни успеха, ни тем более славы. Я больше не могла ни о чем думать. Меня постоянно окружало слишком много людей, слишком много событий, слишком много света. «Что теперь?» – крутилось в голове. Эти два слова пугали меня, как нож, приставленный к горлу. Эти два слова, эти два падальщика, неотступно следовавшие за мной, куда бы я ни пошла. Что теперь?

Гарри, мой менеджер, дал мне единственный разумный ответ на этот вопрос:

– А теперь ты напишешь второй альбом. – И прочитал ряд требований о том, что должен содержать этот второй альбом, чтобы стать «прибыльным», и к какому сроку должен быть закончен. Тогда я поняла, что помимо своей человечности потеряла свободу творить. Это привело меня в ужас. И вообще, смогу ли я когда-нибудь снова писать музыку? А вдруг людям она не понравится? Вдруг я их разочарую?

Я больше ничего не знала. Вдохновение ушло, освободив место парализующему страху. Я, которая никогда не сомневалась, правильным ли путем иду, я, которой было достаточно вставать по утрам и вкладывать все силы в то единственное, что имело для меня значение, – в музыку… я больше не могла сыграть ни одной ноты. И уж тем более – написать. Гарри отправил меня к психотерапевту, который выписал мне антидепрессанты. Мир обрел мягкие, искусственные краски. Я почувствовала, что мне становится лучше, и написала две песни. Все вокруг твердили, что никогда не слышали ничего круче, что я – настоящий гений… Обрадовавшись, что ко мне вернулся талант, я отправила песни Алисе. Она перезвонила мне через час.

– Что это за хрень? Пожалуйста, скажи, что не ты написала эти песни!