Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

«Версия первая: я провалился из-за документов. Но почему тогда его так закоротило на моем иностранстве? Версия вторая: меня кто-то сдал. Но ведь проверять должны были всех? Версия третья… Уже не знаю, что и подумать, но по факту, не только наш самолет подвергся проверке: я сидел во втором ряду и этих людей до меня оттуда не выводили. Хотя их могли вывести из задних рядов после меня за то время, пока я разговаривал с этим военным. И вообще: кто все эти люди? Почему они собраны здесь? И что это за странная военная форма? Кто они…. А это кто еще такие?» — вдруг пронеслась в голове Омида мысль, когда в открывшуюся дверь ввалилось трое коренастых типов, тоже вооруженных, но в совершенно иную форму, не скрывавшие своих лиц и своего отношения к пленникам. Они быстро подошли к Омиду, к угрюмому и к молодому и приказали им выходить из комнаты и следовать за четвертым, который был обвешан гранатами, на боку имел пистолет, а в руках держал тяжелый боевой нож. Двое в камуфляже вытолкали также и мужчину с ребенком и захлопнули дверь, снова заставив девочку сжаться от ужасного лязга железа.

— Теперь мы — заложники, — шепотом заговорил молодой, когда захватчики надели на всех пятерых наручники и приковали к трубам в белой комнате. Пока двое из них не то спорили о чем-то, не то что-то шумно обсуждали, стоя над отцом с дочкой, третий, скалясь и брызгая слюнями на остальных заложников, в достаточно грубой форме продолжал нагонять на них страху. После этого они вышли через ту же дверь и принялись ее заколачивать снаружи.

Туда их доставили после примерно получаса езды в темном фургоне. Внутри него, в нескольких проникавших туда тоненьких лучиках света закатного солнца Омид время от времени видел фрагменты перепуганных лиц своих спутников, направленные на них стволы, да пустую бутылку из-под масла, время от времени перекатывавшуюся от правого борта машины к левому и обратно, в зависимости от того, в какую сторону она поворачивала. Однако даже после такой угнетающей обстановки белизна комнаты, куда их провели друг за другом и начали надевать наручники, нещадно вгоняла в них необъяснимый страх.

— Чего от нас хотят? — так же шепотом спросил Омид. — Чьи мы заложники?

— Боюсь оказаться правым, но все говорит о том, что нас передали тем извергам, о которых ходили слухи, — с дрожью в голосе отвечал молодой. — В последние пару дней о них ничего не было слышно, я даже начал забывать о них.

— Тогда почему нам не завязали глаза, когда везли и когда заводили в этот дом? Если мы видели место…

— Потому что это им никак не мешает, — заговорил наконец их угрюмый спутник. Каждое слово его падало тяжелым кирпичом, высоко поднимая пыль осознания сказанного, которая после долго оседала в сознании слушавших его. — Они прекрасно знают, что мы отсюда не выйдем и не боятся дать нам увидеть эти места. Каждый из нас обречен на то, что нам уготовлено, и это лишь вопрос времени когда это все начнет приводиться в исполнение. Если вы слышали о том, что делают эти, как ты сказал, изверги, ты бы сам все прекрасно понял.

— Простите, а вы тоже иностранец?

— Нет, я — просто старик, а это — просто человек, а это — просто его ребенок. Вот этот вот — да, он тоже иностранец. Иностранцы привлекают внимание средств массовой информации, а через них заговорят и о нас, а мы — старики, дети — в свою очередь лишь украсим картину жестокости. Все схвачено, у каждого из нас своя роль в этом терроре.

— Я не понимаю, какого черта они делают в аэропорту? Почему они останавливают самолеты? — возмутился Омид, выражая вместе с тем свою обиду на жестокую иронию судьбы.

— Хм, на самолетах они скорее найдут иностранцев, — с ухмылкой ответил показавшийся еще более старым всезнающий пожилой узник.

— Мы так и не поняли, кто именно нас снял с борта, — вмешался тот, что помоложе. Он прижимал к холодному железу трубы свой ноющий ушиб, словно не внимая тому, что предрекал им старик. — То ли наши военные, то ли еще кто, но нас передали этим штурмовикам. Это точно.

— Что значит «наши» или «не наши»? Как могут наши передать нас… сдать нас… Как могли «не наши» беспрепятственно…

— Да он-то и говорит о том, что это именно наши могли снять тебя и передать кому надо. Ты что, все еще не понял?

Омид действительно не мог понять того, что говорили ему эти люди.

— Никогда не пытайся постигнуть правила игры политиков, ибо они играют по совершенно другим законам. В них нет места совести, морали и благородству. Хотя тебе уже и не суждено что-либо постигнуть в своей жизни… Они идут!