Счастливая звезда (Альтаир)

Багрецова, так же как и его товарищей, одолевало любопытство, жгло испепеляющим жаром. Еще бы! Все здесь казалось таинственным, непонятным. Медом их не корми, а дай что-нибудь романтично-загадочное. Когда Вадим узнал от Левы «теорию мостиков», выдвинутую Набатниковым, и захотел связать ее с задачами экспедиции — а ведь она приехала сюда горы ворочать, — то запутался окончательно. Вадим знал профессора как специалиста по космическим лучам. Лева рассказывал, что Набатников интересуется «всепроникающими красками», электрическими фильтрами, гидротехникой, телевидением. Ко всему этому и сам Багрецов может добавить, что профессор увлекается радиотехникой, в частности «керосинками».

Но при чем же тут горы? Трудно представить себе, что можно перекинуть, образно выражаясь, воздушный мост от космических лучей к искусственным геологическим преобразованиям Земли.

Студенты держались несколько обособленной группой. Да это и понятно. Среди бородатых ученых они чувствовали себя мальчиками. А ученым сейчас некогда было обращать внимание на каких-то «нечетких мальчуганов», нечетких и по их специальности, и по обязанностям. Денька через два разберутся, и тогда каждый займется своим делом: физики — физикой, геологи — геологией. Но даже при самом беглом знакомстве с составом экспедиции, наблюдая за подготовкой к испытаниям, студенты определили, что в лагере собрались не только физики и геологи, а представители чуть ли не всех наук. Багрецов прежде всего заметил метеорологов (Ну как же, коллеги!). Были здесь и астрономы, и гидрологи, и энергетики. Всех не перечислишь. Были и радисты, которые поддерживали постоянную связь с Москвой.

Конечно, на лице человека профессия не написана, но она легко определяется той техникой или приборами, с которыми человек имеет дело. На глазах у студентов распаковывались ящики, откуда специалисты доставали телескопы, буровой инструмент, какие-нибудь электрощупы, пирометры и сейсмографы.

Руководитель экспедиции собирал к себе в палатку то геологов, то физиков, то гидротехников, собирал их по отдельности и вместе. Потом беседовал с представителями всех специальностей, решал какие-то общие вопросы. Он инструктировал инженеров, тех, кто отвечал за энергохозяйство экспедиции, за землеройные машины и транспорт, рассматривал карты погоды, составленные синоптиками, изучал геологические срезы и водоносные слои. Он подолгу спорил с аэрологами и ветроэнергетиками, проверял оптические приборы и советовался с врачами.

Только новые радисты оставались обиженными — очередь до них еще не доходила. «Альтаир», вроде как безглазый, без объектива, отдыхал в ящике, «Керосинки» Багрецова тоскливо притаились в чемодане, где-то между носками и бутылками с горючим.

Но вот наконец Набатников вызвал ребят к себе, встретил их у входа в палатку и повел по каменистой тропе в гору.

— Для наглядности, — сказал он, заметив недоумевающее лицо Левы.

Камни сыпались из-под ног, идти было трудно, но Лева почувствовал себя невесомым, крылатым от счастья. Во-первых, сейчас все выяснится, тайна не будет мучить. А во-вторых, пригодится же «Альтаир» для настоящего дела. Да еще какого! В том, что дело это гигантское, умопомрачительное, Лева не сомневался.

Митяй по привычке хотел было умерить, охладить излишние восторги — ведь Левка вчера доказывал, будто поворот горы дело абсолютно реальное, — но не хватало убедительности. Ссылка на двойственность натуры Толь Толича — он, наверное, все это выдумал — прозвучала тоже довольно слабо.

Левке не понравился скептицизм Митяя.

— При чем здесь Толь Толич? Набатников не станет пустяками заниматься. У него, знаешь, какой полет! Космический!

Другим словом он не мог охарактеризовать научную деятельность профессора Набатникова, видимо целиком связывая ее с рассказом Багрецова о полете диска с космическими уловителями. Однако, как ни старался Лева, ему не удалось даже в первом приближении представить себе связь между космической энергией и новыми делами профессора Набатникова.

А Набатников, поднявшись на склон горы, откуда хорошо обозревались все окрестности, прежде всего спросил, почему-то обратившись именно к Леве:

— Если здесь поставить «Альтаир», то километров тридцать он перекроет?

Усиков посмотрел на освещенные солнцем горы, будто обсыпанные бронзовым порошком, которым Лева красил все, что нужно и не нужно, и промолчал из вежливости. Он надеялся, что за него ответит старший, то есть Женя. Но тот и не думал вмешиваться в разговор. Вопрос адресован Леве, вот и отвечай по своему разумению. Если, конечно, можешь.

— Нужна прямая видимость, — признался Лева, задерживая глубокий вздох. Природа ультракоротких воли… это самое… не переделывается.

— Видишь, какая неподатливая! — шутливо покачал головой Афанасий Гаврилович. — Бедные радисты! Ну да ладно! Прямую видимость вам обеспечим. Другой объектив можно приспособить к вашему аппарату? — спросил он уже у Митяя.

Тот ответил, что можно, но пока ему не ясен, так сказать, «объект наблюдений» и, главное, его освещенность.