Счастливая

Мы с мамой и Мэри отправились покупать одежду: сестре — для выпускной церемонии, мне — для суда.

И я, и моя сестра далеко ушли от того стиля одежды, который в детстве навязала нам мама, отдававшая предпочтение цветам американского флага. Мэри остановилась на темно-зеленых и кремовых тонах, а я тяготела к черному и синему. Но на сей раз я пожертвовала своими готическими пристрастиями, полностью доверившись маминому вкусу. В результате мне были куплены красный пиджак, белая блуза и синяя юбка.

Вечером шестнадцатого числа мы с отцом заранее уложили вещи. Семнадцатого все оделись, каждый у себя в комнате, и приготовились ехать в «Пен». Напоследок я покрутилась перед зеркалом. Независимо от результатов процесса, подумалось мне, мое участие в нем закончится к тому моменту, когда я снова посмотрюсь в это зеркало. Я ехала в Сиракьюс, где мне предстояло множество встреч, но я думала лишь об одной. О встрече с Грегори Мэдисоном. На пороге комнаты я сделала глубокий вдох. Можно сказать, отключила себя, а потом включила заново: превратилась в настоящую младшую сестренку — восторженную, радостную, живую.

Для торжественного шествия выпускников и родителей отец надел свою принстонскую мантию. Они с Мэри стояли напротив нас в переполненном вестибюле, где родители хлопотали вокруг своих отпрысков, примеряя им квадратные академические шапочки; одна мамаша, недовольная, как дочь накрасила ресницы, слюнявила себе пальцы и стирала черные точки с девичьего лица. Вокруг счастливых выпускников толпилась родня, повсюду мигали вспышки фотоаппаратов, а девушки и парни смущенно сдвигали академические шапочки набекрень — кому охота выглядеть придурком?

Бабушка, мама и я нашли свои места в партере, сбоку от большой группы выпускников. Я залезла на стул и отыскала глазами Мэри: она, улыбаясь, болтала с незнакомой мне подружкой.

После церемонии состоялся торжественный обед в преподавательском клубе. Затем все вышли на свежий воздух, и мама без конца нас фотографировала, заставляя сесть так и этак на бетонных скамьях. Один из увеличенных кадров, оправленный в рамочку, до сих пор висит у мамы на стене. Помню, раньше я все ждала, когда же она его уберет, но там увековечен памятный день: для одной сестры — окончание университета, для другой — начало судебного процесса по делу об изнасиловании.

Аэропорт мне не запомнился. Запомнился перелет из праздника в ужас. В Сиракьюсе нас встретил детектив Джон Мэрфи из районной прокуратуры. Этот человек с ранней сединой и приветливой улыбкой приблизился к нам, когда мы разглядывали указатели главного терминала.

— Вы, должно быть, Элис? — спросил он и протянул руку для приветствия.

— Совершенно верно.

Как он меня узнал?

Представившись, он объяснил нам с отцом свою миссию — обеспечивать наше сопровождение в течение суток — и предложил взять у меня чемодан. На ходу он рассказал, где мы остановимся, и добавил, что Гейл встретится с нами в вестибюле гостиницы, за столиком кафе:

— Собирается обговорить с вами показания.

— А как вы меня вычислили? — не утерпела я.

Мэрфи не моргнул глазом:

— По фотографиям.

— Если это те фотографии, о которых я думаю, очень жаль, что вам показали меня в таком неприглядном виде.

Папа занервничал и приотстал.

— Такую красивую девушку узнаешь по любой фотографии, — сказал Мэрфи.

Он проявлял деликатность. Знал, как отвечать, о чем говорить.

Сидя за рулем служебного автомобиля, Мэрфи по пути в гостиницу заговаривал через плечо с моим отцом, когда у светофоров и на поворотах они встречались взглядом в зеркале заднего вида.

— Следите за спортивными событиями, мистер Сиболд? — спросил он.

Отец не следил за спортивными событиями.

Мэрфи попробовал завести речь о рыбалке.

Отец напряг все силы, но мало что смог из себя выжать. Вот если бы Мэрфи вставал в пять утра, чтобы полистать Цицерона, у них была бы какая-то точка соприкосновения.

Под конец речь зашла о Мэдисоне.

— Он сейчас в изоляторе, — сказал Мэрфи. — Я, кстати, могу к нему наведаться, сказать «спасибо, дружище», потрепаться по-свойски, а потом уйти. Это даром не пройдет: сокамерники заподозрят в нем стукача. Только скажите — я так и поступлю с этим гадом.

Уже не помню, что я ответила — кажется, вообще ничего. Я видела, как отец весь съежился, и про себя отметила, что сама за прошедший год научилась воспринимать такие вещи спокойно. Мне нравились молодые люди типа Мэрфи. Сообразительные. Без сантиментов.

— Насильников там не любят, — пояснил Мэрфи моему отцу. — Бывает, достается им по первое число. Больше всего ненавидят педофилов, но и насильников не жалуют.

Отец немного оживился, но, похоже, струхнул. Его коробили такие разговоры. По многолетней привычке он либо сам направлял беседу, либо вообще в ней не участвовал. Одно то, что он внимательно слушает, уже казалось невероятным.

— Представьте себе, мою девушку тоже зовут Элис, — сказал Мэрфи.

— Неужели? — Отец проявил интерес.

— Истинная правда. Мы уже довольно долго вместе. Когда я услышал, что вашу дочь зовут Элис, у меня возникли хорошие предчувствия насчет этого процесса.