Счастливчик

Олежкина мама, Екатерина Петровна, урезонивала мужа, скорее из опасения «сглаза», чем из скромности.

Олега не зря хвалили. Несмотря на возраст, он действительно был отличным охотником и стрелком. Отец брал его с собой на охоту с тех пор, как это начали позволять силы мальчика. Обучал искусству маскировки, умению терпения и выдержки.

Мама ахала и переживала, отец смеялся и говорил, что так и растят настоящих мужчин.

Охота сделала мышцы Олега стальными. Поджидая зверя в засаде, «на засидках», он научился неподвижности, умению не спугнув зверя, не выдавая себя, дождаться нужной для выстрела минуты. Отлично читал следы, как раскрытую книгу, и умел маскироваться так, что опытные охотники на спор с отцом Олега «на ящик водки», проходили мимо, едва не наступая Олегу на руки.

Кроме того, толстая пачка дипломов и грамот подтверждала высокие стрелковые качества Олега, занимавшего призовые места на городских, районных и краевых соревнованиях. А ещё на почётном месте, на стене, красовалась подаренная школой мелкокалиберная винтовка.

За эти качества, записанные в личном деле призывника Олега Кондратьева, специальная отметка определяла его заранее на особую службу – снайпером.

Олег рос, взрослел, и укрепились у него две страсти. Охота и Наташка.

Наташка Суржикова, тихонькая скромница, жила по соседству. Дружили их отцы, дружили они с Олегом с тех пор, как помнили себя.

Олегу Наташка лишнего не позволяла, но говорила, что любит, что выйдет замуж за него, пусть только сначала Олег отслужит в армии, а она уж его честно будет ждать.

Что ж, вскоре, то самое время – отслужить в армии, и подошло.

На ту пору вовсю полыхал Афган, и на снайперов был спрос особый.

Снайперское искусство не такое, как искусство охоты, хотя, казалось бы задачи одни и те же – не выдавая себя, опередить действия цели выстрелом.

Поэтому, конечно, пришлось и переучиваться, и учиться многому новому. К своей «снайперке» Олег относился лучше, чем к себе самому. Привыкший ухаживать за оружием, не устраивался отдыхать, пока не был убежден, что надежно «пристроена» винтовка. Навыки, полученные Олегом на «гражданке», пригодились, и вскоре он начал ставить на прикладе первые отметки.

Цокали языком старшие офицеры:

– Ай да выстрел!

Удачные выстрелы Олег отмечал не зарубками, нет. Отдохнув после очередного задания, он долго и старательно проделывал в прикладе разрезы, выбирал, выпрошенным в госпитале скальпелем, древесину, размещал в вырезанном гнезде очередную звездочку, точно такую, какие были у офицеров на погонах, заливал бесцветным лаком и полировал.

На вопросы любопытных смеялся и отвечал, что повышает оружие в звании за отличную службу.

В конце концов, кому какое дело? На войне у каждого появляются какие-то свои чудачества.

Срок службы Олега благополучно подошел к концу. На прикладе винтовки звездочки выстроились в большое созвездие. Олега уговаривали оставаться на сверхсрочную службу, с серьезным повышением в звании.

Но он в ответ показал созвездие на прикладе винтовки, указательный палец правой руки и спросил:

– Вы хотя бы представляете, сколько жизней оборвано этим пальцем? Я теперь и на охоту до конца жизни ходить не смогу. Хватит крови. Не хочу больше убивать.

Так что он наотрез отказался, и заспешил домой, в родной город, родной район.

* * *

Кондратьевы жили в районе… Впрочем, в любом городе мира есть район, куда постороннему человеку посоветуют в ночное время не ходить. Люди в таких районах живут крепкими соседскими связями, друг за друга стоят горой, не приветствуют чужаков, и не скоро начинают доверять новым соседям.

Это и был «такой» район, весь состоящий из «частного сектора», со своим особым характером и особым миром отношений. Почти все мужчины, живущие здесь, увлекались охотой, имели независимый нрав, держали оружие в домах, и с величайшей неприязнью относились как к любой государственной власти, так и к ее представителям. Многие побывали в местах «не столь отдаленных».

В случаях, когда кому-то в районе грозили неприятности от властей, в силу вступала круговая порука, и можно было хоть биться, хоть разбиться, но все стояли стеной: «Ничего не знаю. Никого не видел». Виновника не выдавал никто. Но и случаи самосуда были нередки, причем внешне каждый раз носили видимость несчастного случая.

С районом лучше было поддерживать приятельски-уважительные отношения, чтобы не накликать беды.

В отличие от других городских районов, он не расширялся, ограниченный проложенным рядом с домами полотном железной дороги, и стареньким дряблым мостом для автомобилей над ним, который называли «Дорога жизни». Добраться « в город», было невозможно без того, чтобы не проехать на автобусе по этому мосту.

К шуму от проезжающих составов здесь настолько привыкли, что без привычного перестукивания по рельсам не могли заснуть. А мост закалял выдержку и нервы жителей района, выезжающих на местные рынки и магазины.