Счастливчик

— Это тоже о чем-то говорит: побег из больницы, пьянство.

— Брось ты, Генек, если бы у нас только такие проблемы были.

— Ну, я не знаю, мелочь ли это… Да, падение за борт, тяжелое ранение командира корабля, а также матроса, как его…

— Коженя, — подсказал командор Зярно.

— Да, Коженя, — подтвердил Полецкий, закрывая свою толстую тетрадь.

— Выходит, — включился снова Марианский, — что дело плохо.

— Я этого не сказал, но есть еще ряд моментов, от которых многое зависит. А потом не известно, не заинтересуется ли делом «Моруса» прокурор.

— Этого еще не хватало! — возмутился Марианский. — А вы обратили внимание на то, как мастерски Соляк провел маневр введения корабля в Уйсьце? Это же верх совершенства!

— Но ведь против этого никто не возражает, товарищ командор, — вмешался Зярно. — Не только капитан Соляк, но и вся, без исключения, команда показала себя с самой лучшей стороны: четкость действий, дисциплина, никакой паники.

— Правильно, — поддержал его Дрозд, — могу добавить, что борьба за живучесть корабля со стороны командира и его команды велась безупречно. А поскольку уж мне дали слово, я должен сказать, что вчера целый день мы осматривали все, без исключения, механизмы, и просто необходимо здесь похвалить людей, а особенно поручика Линецкого и боцмана Домбека, за то, что они, имея так мало времени, привели корабль в полную боевую готовность.

— Это значит, что «Морус» готов к выходу в море? — живо спросил Марианский.

Инженер Дрозд уверенно кивнул головой:

— По моему мнению, полностью.

— Но я все же не рисковал бы, — скептически скривился Полецкий. — Еще неизвестно, как корабль поведет себя в открытом море, как ни говорите, но ремонт, хотя бы электропроводки или даже радиопередатчика, был сделан на скорую руку. Это можно проверить только на верфи. Да к тому же команда измотана и устала.

Командир Зярно встал и выключил шумящий вентилятор.

— Я не специалист, — сказал он, — но если «Морус» в состоянии сам дойти до базы, то я все же разрешил бы это сделать. Так вот, честно вам скажу, со вчерашнего утра меня только и просят, чтобы я походатайствовал за них у командора Полецкого. Я их понимаю, с этим буксиром…

— Пижонские замашки! — Полецкий пожал плечами. — Вопрос чести! Чести мало, зато с буксиром стопроцентная безопасность. А это самое главное.

— Честь военного моряка — понятие, которое мы ни в коем случае не можем игнорировать. Достаточно посмотреть, как вся команда старалась подготовить корабль к выходу в море. Хотя бы только за это им следует разрешить выйти в море самим, — закончил Зярно.

Марианский потушил окурок в пепельнице.

— Слушай, Генек, я понимаю твои сомнения, но позволь мне решить этот вопрос, как старшему по должности. Ты согласен?

— Никто твоих прав, кроме командующего флотом, ограничивать не может.

— В таком случае, чтобы тебя успокоить, мы дополнительно затребуем метеосводку и согласие оперативного дежурного. Ну и я пойду с ними на «Морусе».

— Если гражданин командор считает нужным… — Полецкий насупился и перешел на официальный тон.

На следующий день, после всех своих штормовых передряг, ракетный корабль «Морус» под флагом командора Марианского вышел из Уйсьца и взял курс на свою базу. Кроме командора Марианского на его борту находилась вся комиссия, включая и Полецкого.

5

После отъезда Анны и ухода «Моруса» Соляк почувствовал себя совсем одиноким. Бездеятельность была ему чужда, а теперь он лежал в кровати, скованный гипсовым панцирем. Врачи рекомендовали ему в течение нескольких дней не вставать с постели и не делать резких движений, потому что еще не было полной уверенности в том, в порядке ли у него позвоночник. Только теперь Соляк начал понимать, как ему не хватает обыкновенных, казалось бы, нормальных условий: он тосковал по Анне, ему хотелось услышать щебетание дочери, он не представлял себе жизни без корабельной суеты, боевых тревог, совещаний, выходов в море, дежурств, рапортов, без «Моруса» и своей команды. А ведь совсем недавно были случаи, когда он, устав от служебных дел или каких-нибудь неурядиц на корабле, ругался на чем свет стоит и мечтал, чтобы хоть на короткое время освободиться от этой непрерывной карусели, лечь в кровать, включить радио, послушать хорошую музыку, взять в руки интересную книгу. И вот теперь, неожиданно выбитый слепым случаем из нормального, давно установленного ритма, он почувствовал себя таким же беспомощным, как потерпевший кораблекрушение на безлюдном острове. Самочувствие Соляка несколько улучшилось после того, как по его настоянию к нему в палату перенесли Юрека Коженя, — теперь хоть можно было душу в разговорах отвести, о жизни поговорить, вспомнить пережитое.