Счастливчик

Сквозь рейки из расколотых бамбуковых стволов, согнувшихся под тяжестью толпы, Роберт видел сваи, поддерживающие воздушные клетушки лачуг, черные спины брюхатых буйволов, навоз, от которого шел терпкий запах. Он следил за спокойными жестами Савата, что-то терпеливо объяснявшего недоверчиво потупившимся крестьянам. Оконный проем давал возможность видеть близкие, слегка увядшие листья банановых деревьев, сероватые стволы, за которыми поднималась высокая гора, поросшая джунглями. Серп, заткнутый за жердь под камышовой крышей, потемнел от сока недавно сжатой травы, рукоять его была отполирована ладонью жнеца. Этот серп, восточную саблю, легко можно было выхватить из-под крыши и предательским ударом перерубить шею отвернувшемуся врагу.

— О чем говорит майор? — наклонился Роберт к сидевшему на корточках солдату.

— Да все о том же. Они, мол, получат соль из фронтовых запасов, только пусть помогут перенести нам боеприпасы. Это всего лишь несколько дней пути, а сейчас сухой сезон, идти большой компанией — одно удовольствие.

Мео сидели на корточках, наполовину обритые головы их отсвечивали желтизной; они глазели по сторонам, медля с ответом. Мужчины передавали из рук в руки толстый чубук бамбуковой водяной трубки и, прикрыв глаза, с удовольствием вдыхали дым. То и дело кто-нибудь из них прочищал трубку и набивал ее щепоткой изжеванного, скатанного в шарик табака. Женщины, сидевшие позади мужчин, кормили грудью детей, нервно почесывались, что-то вскрикивали, но мужчины делали вид, что ничего не слышат.

— Майор говорит, что, ежели им не по душе переносить боеприпасы, можно взять груз риса, — сердито буркнул Коп Фен. — Нелегко их убедить, эти дикари с гор ничего не знают о революции.

Неожиданно один из мужчин поднял палец и проговорил несколько слов, запинаясь, словно от страха.

— Что он хочет?

— Спрашивает, позволят ли им варить себе еду из этого риса во время перехода. А майор — ни в какую: берите, дескать, в дорогу свои харчи… Носильщики могут сожрать по дороге весь груз. А своей еды возьмут самую малость.

«Без переводчика я был бы как глухой — ведь жесты имеют здесь совсем другое значение, чем в Европе. Хорош бы я был, если бы верил только в свои предположения», — подумал Роберт. Страха он не ощущал, в нем было только острое чувство отчужденности, чувство это угнетало, не позволяло забыть об опасности. Коричневые, покрытые шрамами лица, шеи с раздутым зобом, ожерелья из серебряных монет, легонько позванивающие в такт беспокойному дыханию… Маляк уже начал различать хитрые и настороженные лица сидящих рядом людей. От них шел запах разогретых тел, дыма, незнакомого пота, черных, засаленных до блеска халатов.

Майор без устали что-то объяснял, чуть ли не пел, стараясь обольстить упрямцев. Время от времени наступала такая тишина, что Роберт слышал, как буйвол трется спиной о столб, подпиравший угол хижины, как чмокает губами ребенок, сосущий грудь, и яростно жужжат мухи, сталкивающиеся в открытом окне.

В ящике, выложенном глиной, тлели древесные угли, воздух над очагом подрагивал, разнося приятный запах, обещавший ужин.

Вождь с раздутой шеей дышал, как собака, чуть высунув язык. Он сидел прикрыв глаза, и казалось, глубоко задумался. Наконец, подняв растопыренные пальцы, о чем-то спросил.

— Он хочет дать нам одних женщин, — перевел Коп Фен, — это даже лучше, от женщин больше проку, женщины привыкли носить тяжести. Но майор требует, чтобы и мужчины пошли. Хочет, чтобы мео посмотрели на наших солдат, провели денек вместе. Им дадут еду и питье, они увидят оружие, побратаются. Глядишь, и присмиреют, не будут так поддерживать парашютистов-пиратов, станут осторожнее. Сейчас им все равно, в кого стрелять из засады. Им одинаково надоели все солдаты — и королевские, и наши.

Разговор идет лениво, майор нажимает на колеблющихся крестьян, объясняет им, показывая на пальцах, сколько они получат. Коричневые от солнца макушки блестят, точно их смазали маслом. Похоже, что торг затянется. Мео лукаво щурят глаза и многозначительно покашливают. Их вождь с кустиками волос в углах рта пальцами роется в пепле и всовывает в чубук горящий уголек. Поплевывает на кончики пальцев — значит, все же обжегся.

Девушки внесли большой дымящийся горшок с вареным рисом. Потом расставили чашки с вонючим рыбным соусом, подали кусочки мелко нарезанной куры.

Старик что-то повелительно крикнул.

Между Коп Феном и Маляком, дерзко улыбаясь, присела на корточки девушка. Копна ее черных волос пахла дымом и кореньями, колыхались обнаженные упругие груди. Она взяла горстку риса, скатала из него шарик, окунула в соус, попробовала пухлой губой, не горячо ли, и, кокетливо поводя большими раскосыми глазами, вложила его Роберту в рот. Все принялись за еду, облизывая с пальцев жир, выплевывая косточки в руку, запихивая их потом в щели бамбукового настила.

Роберт услышал под собой визг и ворчание — облезлые дворняги грызлись из-за отбросов, катаясь в сухой траве.

Девушка громко прыснула со смеху, груди ее снова заколыхались. Ее явно забавляло кормление белого человека.