Счастливчик

— Ты говоришь, как обиженная девочка, а не взрослая женщина. — Доктор снова взял инициативу в свои руки. — Мы хотим только твоего счастья.

— А какое оно? — вспыхнула Катажина. — Может быть, у тебя есть рецепт на него?

Воцарилось долгое, тяжелое молчание. Однако никто не встал из-за стола. Они продолжали сидеть, избегая смотреть друг другу в глаза. Наконец мать поднялась первая.

— Принесу кофе, — сказала она тихо.

— Я получил письмо от профессора Долецкого. Он снова возвращается к своему предложению. Я ценю его дружбу и верю этому человеку. Поезжай, Кася, к нему. Тебе повезло, ведь сотни молодых врачей даже не могут мечтать о клинике, о таком опекуне… Не лети, как бабочка на огонь, подумай, проверь свои и его чувства. Своим решением ты ничего не зачеркиваешь, не сжигаешь за собой мосты… Когда ты училась, мы всегда с матерью думали, что ты вернешься и будешь с нами, но в данной ситуации лучше было бы… Ну, это была бы хоть какая-то попытка найти выход из сложившегося положения.

— Я не воспользуюсь твоим предложением, отец. Не потому, что не признаю протекции. Действительно, ведь иначе мне туда не попасть. А просто потому, что я хочу быть здесь, по доброй воле, хочу быть уверенной в том, что действительно нужно зарыться в такой дыре, как Злочев, жить здесь и лечить людей, работать в таких условиях, как тысячи моих коллег. Это, наверно, тоже чего-нибудь да стоит.

— Будь благоразумной, девочка.

Буковская принесла на подносе кофе. Она поставила чашки на стол, пододвинула Катажине сахарницу.

— Она считает его героем. — Доктор впервые за весь день улыбнулся. Однако улыбка его была горькой и саркастической. — У нас в ее возрасте тоже были свои герои. Как я ей могу объяснить, что человек, беспощадный в достижении своей цели, раньше или позже становится беспощадным к своим близким… Зачем эти слезы, мать, на нее они не произведут впечатления. Мы должны наконец себе прямо сказать, что у нас такая дочь, какой мы ее воспитали. Ребенок, на которого мы возлагали все наши надежды… — Доктор Буковский тяжело поднялся со своего стула. Выходя из-за стола, он не смотрел ни на жену, ни на дочь. Он шел тихо, волоча ноги, как совсем старый человек.

— Иди, скажи, что это неправда. — Мать, задыхаясь от слез, наклонилась над Катажиной. — Иди, дитя мое, ведь это не так!

Он вежливо постучал в дверь. Раз, другой. Но так как по-прежнему никто не отвечал, он толкнул ее и вошел в комнату, погруженную в полумрак. Ночник на столике освещал только кусок пола и часть кровати, на которой на правом боку, немного съежившись, спал пожилой мужчина в сдвинутых на конец носа очках, с открытой книгой, лежащей почти на краю кровати.

Валицкий мгновение колебался, потом подошел к кровати и легонько потряс спящего. Юзаля только пробормотал что-то сквозь сон и еще больше съежился. Пряди седых волос упали на его широкий, выпуклый лоб. Он дышал неровно, с трудом. «Старый, усталый человек», — подумал Валицкий, потом осторожно поднял книгу и, перевернув несколько страниц, прочитал название: «Танки идут вперед». При виде символа серии — головы тигра, из мультипликационных детских фильмов Диснея[4], — он скривился.

Валицкий снова коснулся его плеча. На этот раз мужчина неожиданно быстро открыл глаза, как будто только и ждал какого-нибудь сигнала.

— Вы пан… вы товарищ Юзаля? — исправил свою ошибку Валицкий.

— Да, — ответил тот, энергично усаживаясь на кровати, — я немного вздремнул. А вы как сюда попали?

— Обыкновенно, дверь была открыта.

— Хорошенькое дело, — сказал он. — Я Юзаля. В чем дело?

— Моя фамилия Валицкий, из «Газеты работничей». Главный велел мне с вами связаться, вроде бы он так договорился в воеводском комитете.

— Да, кажется, что-то такое было. — Юзаля вспомнил телефонный разговор. — Только я, ей-богу, не знаю, о чем он договорился. Честное слово, — он внимательно посмотрел на Валицкого, — что вы, собственно говоря, от меня хотите?..

— Я приехал написать статью о районе, такую, знаете, большую вещь, об отношениях между людьми. Ну, вообще…

— По-прежнему понятия не имею, какая во всем этом моя роль.

— У нас есть анонимки на Горчина, и не только, — выпалил наконец Валицкий, уже немного нервничая, — есть несколько жалоб, и, кстати сказать, весьма конкретных. Я хочу их здесь, на месте, проверить, и, может быть, что-нибудь удастся написать.

— Ах вот оно что, товарищ! Теперь я понимаю. — Юзаля немного помолчал. — Но что вам до всего этого? Дело Горчина взяла в свои руки контрольная комиссия, то есть я. Как только мы его закончим, хотя, кто знает, будет ли вообще какое-нибудь дело, ведь здесь может быть сколько угодно вранья и клеветы, вот тогда, может быть… может быть, мы с вами могли бы поговорить на эту тему. Но и это совсем необязательно… Ну, кому была бы нужна такая статья, кому бы она помогла?

— Неправда, читатели, люди…