Счастливчик

Горчин вошел в темный холодный вестибюль. По деревянной крутой лестнице, скрипящей под ногами, он попал на второй этаж. Беренда действительно был на месте. Он как раз стоял на балконе, но дверь в зал была открыта, и поэтому он услышал, как вошел Горчин. Беренда обернулся и, делая вид, что он удивлен, подошел к Горчину с протянутой рукой.

— Давно секретарь у нас не был, рады вас видеть.

— Давно, давно, — поддакнул Горчин, крепко сжав его узкую, сухую ладонь, так что Беренда сморщился от этого пожатия. Он был небольшого роста, худой, с бледным лицом и, несмотря на молодость, с сильно пробивающейся сединой в волосах. — Ездят туда, товарищ, где плохо. А у тебя, слава богу, пока ничего.

— Слава не богу, а, скорее, городскому комитету.

— И тебе!

Оба засмеялись.

— Из скромности не буду возражать. Ну, пойдемте, товарищ секретарь, чего-нибудь выпьем.

Они прошли в квартиру Беренды.

— У меня есть кислое молоко. Жена поехала с детьми к родителям, в Шинкелев. Сам здесь хозяйничаю.

— Я тоже соломенный вдовец уже вторую неделю. Но справляюсь. Кто знает, может быть, еще и лучше.

«Как же я научился врать. — И при одной этой мысли Горчин покраснел, хотя румянец не был виден на его бронзовом от загара лице. — Слышал ли он что-нибудь? Невозможно, чтобы нам все так долго сходило с рук. Мы сумасшедшие, ну ладно еще Катажина, ведь она отдала мне все, ни о чем не спрашивая и ни на что не рассчитывая, но я-то, старый конь, которому всегда казалось, что умнее его нет… Если бы он что-то знал, то уже проговорился бы. Ведь это один из немногих людей, которые за меня стоят стеной. И осмеливается говорить неприятные вещи».

Они молча пили холодное молоко.

— Наш «Замех» снова впереди, — начал Беренда.

— Что значит снова? Не снова, а наконец-то! Наконец-то этот парень вытащил завод из чертова болота. Я хотел бы, чтобы он был рядом со мной, — добавил через минуту Горчин. — Так же, как ты.

— Как это я?

— Венцковской уже конец, аминь. Вчера у меня был прокурор, ее вот-вот посадят. Все-таки она была замешана в торговле квартирами. У нас есть доказательства. Теперь пусть себе брыкается во все стороны. Ты будешь председателем. Ведь ты заслужил… И я там наконец хочу иметь кого-то, на кого можно положиться.

— Я всегда был партийным работником, но не думал, что мне придется стать чиновником.

— Не болтай, — резко прервал его Горчин, — с таким делом не шутят. В четверг на бюро мы тебя утвердим. Цендровский получил указания, чтобы твое назначение заранее согласовать с воеводским советом.

— А если не утвердят?

Горчин только рассмеялся.

— Это будет мое предложение, Павел, — сказал он снисходительно. — Подумай только о том, чтобы на твое место найти хорошего человека.

— Меня там не примут с распростертыми объятиями, — сказал Беренда, как бы не слушая последних рассуждений секретаря, — ведь они меня все знают. Я для них всегда буду мужичком из Шинкелева.

— Ты будешь председателем президиума городского совета, понимаешь? Как ты их убедишь, это твое дело, а в случае чего и я тебе помогу. Меня здесь тоже не встречали с цветами да на ковровой дорожке.

— Ну так вас до сих пор и не любят. Извините меня за откровенность, — сказал серьезно Беренда.

Горчин поднялся со своего места и, играя фаянсовой кружкой, сказал, не глядя на Беренду:

— Кто знает, Павел, может быть, они и правы, что не любят… Да, да. — Михал посмотрел ему прямо в глаза, но его улыбка была тусклой и неубедительной. Он протянул руку: — Ну, надо ехать, встретимся в четверг в два часа. Инвентарь к уборочной готов?

— Так точно.

— Ты сам все проверил?

— Я был во всех сельскохозяйственных кружках[5]. Они думают уже об обмолоте. Да еще нужно будет купить четыре молотилки. Предложения уже внесены.

— Вот это я понимаю! Ну ладно, не буду болтаться по твоей территории, еду прямо в Заречье. Они сидят далеко от бога и людей и думают, что им все можно. Я получил вчера донесение, что там снова обнаружили самогонный аппарат.

— Вот черти, — только покачал головой Беренда. — У меня таких штучек не бывает.

Горчин махнул уже рукой и пошел к выходу.

Он не сел сразу в машину. Еще некоторое время Михал любовался видом поставленных в форме правильного четырехугольника домов, покрашенных в прошлом году в веселые пастельные тона, на секунду у него появилось желание присесть на одной из лавок посреди сквера, в тени раскидистых кленов, посмотреть на клумбы, обсыпанные пурпуром роз, понаблюдать за сонной жизнью городка, который медленно накрывал зной. Но он превозмог минутное чувство вялости и сел в машину.

Дорога была уже другой: сначала булыжная мостовая боковой улицы, за ней проселочная дорога, посыпанная гравием, за которой явно не следили.