Заречье было одним из тех районов, о которых принято говорить, что он находится «у черта на куличках». Вместе с тем это был, а может быть, даже благодаря такому своему положению, спокойный и прекрасный уголок. Река здесь широко разливалась, струясь излучинами среди лесистых холмов и широких лугов. Немногочисленные водяные мельницы только в некоторых местах поднимали ленивое течение, создавая широкие заводи, среди которых возникали острова, покрытые ольшаником, мели, заросшие высоким аиром или ивняком, и длинные песчаные пляжи.
Вот почему Михал Горчин собрался в погожий, как бы специально созданный для такой поездки день в отрезанный от всего мира уголок, где никто не мог помешать ему окончательно продумать дела, которые уже в течение нескольких месяцев не давали ему покоя.
Автомобиль танцевал в глубоких колеях, выдолбленных стальными ободьями крестьянских телег. Иногда на краю глубоких ухабов Михал должен был совсем останавливать машину и двигаться на первой скорости, осторожно отпуская сцепление. Только когда он въехал в лес, колеса почувствовали твердую почву и «Варшава» некоторое время могла ехать свободно. Но снова начался песок, и опять приходилось крепко держать руль, чтобы не выскочить из колеи и не засесть в сыпучем песке. Мотор выл, работая на высоких оборотах.
«Черт возьми, — в какой-то момент подумал Горчин, видя узкую, едва видимую линию дороги на довольно крутом подъеме, — ведь я здесь накрепко зароюсь. Во всем районе будут болтать, какой из секретаря водитель».
Он все-таки поднялся на вершину холма, наклонившись вместе с машиной в сторону медленно текущей внизу реки, и был уже на другой стороне и мчался по длинному спуску в тень высоких сосен. Но в этот момент, неожиданно ослепленный солнцем, он съехал немного в сторону, правое колесо попало на песчаный откос, так что машину резко занесло, и, прежде чем он успел нажать на сцепление и развернуть руль в противоположном направлении, мотор заглох.
— Вовремя же я об этом подумал! Черт бы его подрал! — выругался Горчин.
Он повернул ключик зажигания. Мотор сразу же завелся. Горчин с облегчением вздохнул и тщательно вытер носовым платком мокрое лицо — было уже немилосердно жарко. Минутное чувство облегчения исчезло, когда он попробовал сдвинуться с места. Колеса забуксовали, и машина только дрожала, не двигаясь с места. Разозлившись, он дал задний ход, пробуя задними колесами найти твердый грунт. Потом открыл двери, глядя назад, чтобы не попасть на откос. Снова сильно нажал на педаль газа, так, что из-под колес пополз дымок от горящей резины. Попытка вырваться вперед тоже не дала никакого результата.
Так Горчин мучился почти полчаса. Не помогла ни попытка подкопать колеса, ни подложить под них камни и ветки. Отчаявшись, он сел на передний бампер и жадно затянулся сигаретой. Михал был опытным водителем и понимал всю бесполезность своих усилий. Они еще больше ухудшали его положение.
Однако Горчин ни на минуту не пожалел о том, что ему не мог помочь безотказный Болек, который мог бы сейчас его выручить. Тогда бы вся эта поездка не имела никакого смысла. Он хотел побыть один, приехать на берег реки, поставить машину в тени деревьев, может быть, немного поплавать, а потом лежать в траве, впитывая в себя солнце и спокойствие этих мест. Да, именно полежать несколько часов на солнце и окончательно решить, как выйти из создавшегося положения. Ведь завтра его ждет разговор со Стариком, которому Михал придает такое большое значение.
А теперь глупый случай испортил все планы Горчина. Ведь ему нужно попасть в деревню, привести сюда какого-нибудь хозяина с парой лошадей, вытащить этот бесполезный, нагретый солнцем ящик и выбраться на мощеную дорогу, с которой он, наверное, уже не захочет свернуть в сторону Заречья.
От места, где застряла его машина, до деревни было не больше трех километров. О том, что можно пойти кружным путем, он даже и не подумал. Михал решил переплыть реку и вернуться с подмогой тем же самым путем, через какой-нибудь брод, который, без сомнения, должен был находиться где-то рядом.
Раздеваясь, Горчин уже почти совсем успокоился. К нему даже вернулось хорошее настроение. Он бросил одежду на заднее сиденье машины, снял с руки часы и вложил их в карман пиджака. Тщательно закрыл все двери, хотя сомнительно, чтобы нашелся кто-нибудь, кто хотел бы порыться в хорошо видимом издали автомобиле.
Горчин с облегчением погрузился в холодную прозрачную воду, лег на песчаное дно, потому что вода здесь еще была неглубокой и едва доходила до колен. Потом, раздвигая мускулистыми ногами воду, он пошел вниз по течению, немного наискосок, направляясь к левому краю деревьев, стоявших высокой стеной на противоположном берегу. Вода поднималась все выше, омывая уже грудь и плечи. Михал оттолкнулся от дна и поплыл брассом, позволяя больше нести себя течению, чем помогая ему. Он хорошо плавал, хотя и вырос в городке, где не было реки, да и плавать научился довольно поздно.