Счастливчик

Папа вернулся с работы. Пока мама рассказывала ему о моём приключении, я улизнул второй раз. Через несколько минут зазвонил телефон. Это был удивлённый владелец кондитерского магазина: «Ваш сын у меня. Он хочет что-то купить».

Легко могу представить маму в тот момент: одна рука сжимает телефонную трубку, другая пучок рыжих волос, её розоватое англо-ирландское лицо багровеет, когда она смотрит по сторонам, недоумевая и не веря в то, что я снова удрал.

— Дайте ему конфету или что-нибудь ещё. Мой муж сейчас придёт за ним и расплатится.

В этот момент владелец магазина не сдержался и громко рассмеялся.

— У него есть деньги. По правде сказать, у него довольно много денег.

Воровство не стояло на первом месте в списке моих детских шалостей. Я просто увидел связь между деньгами, оставленными отцом на стойке — всё его пособие на переезд — и кондитерским магазином, местоположение которого уже отложилось в памяти. Именно в такие дни я начинал верить, что нет ничего невозможного, а мои родители понимали, что им стоит ждать неожиданностей от их младшего сына.

Это было нешуточное дело. Рождённые в неопределённости Великой депрессии и выросшие во время Второй мировой войны мои мама и папа бережно выстраивали совместную жизнь, избегая сюрпризов. Папа решил строить карьеру в армии из чисто практических соображений — индивидуальность в обмен на стабильность и безопасность — без возможности на внезапную удачу, но и без неприятных сюрпризов. Если обстоятельства заставляли пройти пол Канады, то по крайней мере он знал, что в пункте прибытия его будет ждать та же работа, примерно те же соседи и практически такой же дом.

За пределами моего тогдашнего взрослого окружения и (по словам моих братьев и сестёр) абсолютно вне пределов моего крошечного сознания сложился свой короткий, но точный набросок того, каким я был в первые пять лет своей жизни. Все говорят одно и тоже, каким дружелюбным, любознательным и словоохотливым мальчонком я был. Что я выкладывался по полной в любых формах самовыражения, в артистизме и т. д., обладая ярко выраженным рвением к новым возможностям и таким же ярко выраженным безразличием к ожиданиям окружающих. Но, естественно, я понимал, чего от меня хотят — соблюдения общественных правил (я всего лишь раз брал с собой отцовский кошелёк в магазин на углу). Мама говорит, я был больше похож на Тома Сойера, чем на Денниса-мучителя. Мне было всё равно, чего от меня ждут люди. Или, возможно, стоит сказать, — со временем я потерял к ним интерес. Вспоминаются два характерных случая, противоречащие ожиданиям окружающих, которые так или иначе помогли мне перестать обращать внимание на их мнение.

Когда в 1964 году родилась моя сестра Келли, я не ревновал её. Она была милой, а я любил детей, и чёрт возьми — вместе веселей. Но к тому времени, когда мне исполнилось пять или шесть, а ей два или три, мы были с ней одинакового роста. Я точно помню, как мы ходили по домам на Хэллоуин, выпрашивая сладости, и от дома к дому нас спрашивали не близнецы ли мы. Моё самообладание и хорошо подвешенный язык всегда немало удивляли взрослых, не ожидавших ничего подобного от такого малыша. Как только я говорил, что мой предполагаемый близнец был на три года младше, реакция людей менялась, показывая мне обратную малоприятную сторону ожиданий. Все считали, что я должен быть выше. Это было что-то новое. Я мог выкинуть любой странный и удивительный фортель, но я не мог стать выше. И это выводило меня из себя. Я хотел стащить у сестры сладости, связать её наволочкой и запереть в какой-нибудь дальней кладовке.

Другой случай, который показал, что ожидания могут привести к разочарованию, был связан с отцом. Даже будучи маленьким ребёнком, я осознавал, что отец был серьёзным практичным человеком. Хотя он восхищался бы любым рассказом, картиной или песней, созданной мной, всё-таки он был более приземлённым. В то время, как я был мечтателем, он был погружён в дела повседневной жизни. Напрямую он об этом не говорил, но у меня было стойкое ощущение: он рассчитывает, что однажды я буду больше похож на него. Помню одно утро в садике, в день, когда отец возвращался после длительной смены со станции связи НАТО, расположенной где-то за полярным кругом (для отвода глаз называемой «метеостанцией»). Он должен был забрать меня во время полдника.

Вместо обычных пальчиковых красок, цветной бумаги и мелков воспитатели разложили перед нами на партах странного размера куски дерева, маленькие молотки и гвозди в банках из-под супа «Кэмпбелл». Я бы предпочёл краски. Но видя, как другие мальчики втягиваются в работу, я загорелся идеей смастерить что-нибудь для отца. Я был уверен, что ему понравится, ведь он этого и хотел от меня.