Счастливчик

О чем молчит Дилайла, не знаю, заверяет, что все хорошо. Спрашиваю Нину, говорит то же самое. Не донимаю.

Иногда помогаю Ди обрабатывать снова порезанные пальцы. По сравнению с тем разом, за который я расплатился кофеваркой, раны не такие глубокие, но от работы на кухне появляются с завидным постоянством.

Один раз и Дилайле приходится изображать медсестру и перематывать мою конечность — сорвалась отвертка и воткнулась мне в руку между большим и указательным пальцем. Ночь, и травма не такая серьезная, чтобы бежать в медблок и будить Джорджа, так что справляемся самостоятельно. Мне даже не приходится просить, Ди первой предлагает свою помощь. Мы же добрые соседи, верно?

Вот и соседствуем.

Спина только побаливает от спанья на полу.

* * *

Давно уже сплю без снов. Просто проваливаюсь в темноту и, кажется, сразу же встаю под звон будильника.

Но сегодня все иначе.

Вроде бы понимаю, что вижу сон: ну не могу же я оказаться на Лондоре, когда засыпал на проклятой Пандоре. Но все слишком реально: и наша гостиная, и солнечный свет, льющийся из огромных окон, и летний ветерок, колышущий тюль, и даже Хрящ, вальяжно развалившийся на спинке дивана и время от времени обмахивающий себя пушистым хвостом. А еще Морган…

Она стоит напротив меня, уперев руки в бока, и не менее реальна, чем все остальное. На ней почему-то не гражданская одежда и не синяя военная форма Лондорского флота — Миранда во всем черном, как работники Пандоры. Смотрит враждебно, даже зло.

Морган никогда на меня так не смотрит, поэтому отшатываюсь. В ответ на мое движение ее губы трогает ледяная, страшная улыбка.

— Почему ты молчишь? — произносит жестко, требует ответа, и у меня появляется ощущение, что я очнулся на середине разговора.

Не понимаю, качаю головой.

— А что говорить? — спрашиваю.

— Почему ты не явился к госпоже Корденец. Я трижды тебя спросила. Ты что, не слушаешь?

Моргаю от неожиданности.

— При чем тут эта женщина?

— Что значит — при чем? — Миранда злится. — Ты же знаешь, что она обещала вложить в Академию большие деньги. Мы нуждаемся в инвестициях. Что тебе стоило заткнуться и пойти к ней, как она хотела? Я думала, мы договорились.

Что-что-что?

— Ты продаешь меня? За деньги? — не верю. Это же Морган, моя Морган, так не бывает. — Мам, ты что?

В ответ Миранда запрокидывает голову и смеется. Вздрагиваю.

— Ах, теперь ты зовешь меня мамой? Поздно, ставки сделаны. Дора ждет тебя у себя.

Все еще не верю, качаю головой.

— Что за бред? — делаю последнюю попытку достучаться до нее. — Да не пойду я никуда.

— Ах, не пойдешь? — Морган стремительно шагает ко мне и залепляет зубодробительную пощечину, так, что моя голова отлетает, как у тряпичной куклы.

Пораженно дотрагиваюсь до щеки, отступаю на шаг назад, снова увеличивая расстояние между нами. Смотрю на нее во все глаза, а у Морган почему-то светлые волосы, светлые, совсем как у меня.

Светлые…

Это неправильно…

Это ошибка в программе, Миранда — брюнетка…

Я снова где-то слажал, данные легли неправильно…

Я перепишу…

— Лаки. Лаки, проснись, — доносится до меня, словно из другой реальности. — Лаки, проснись немедленно.

Ди.

Выныриваю из сна, как из-под воды. Резко сажусь, судорожно хватая ртом воздух. Дилайла возле меня на полу, зажжен верхний свет. У девушки встревоженный вид.

— Ты кричал, — поясняет. — С тобой все в порядке?

— В полном…

Хочу ответить спокойно, сказать, что мне всего лишь приснился кошмар, но выходит слишком хрипло. Да и замолкаю, не договорив, потому что чувствую, как по губам и подбородку льется что-то горячее.

Опускаю голову и ошалело смотрю, как с моего лица срываются красные капли и падают на грудь, на живот.

— Господи, Лаки, — вскрикивает Ди. — Сейчас, — поспешно поднимается на ноги. — Сиди, я сейчас принесу полотенце.

— Не надо… полотенце, — останавливаю ее, неловко зажимая себе нос. Это же надо, никогда в жизни такого не было. Кровь носом, конечно, шла и не раз, но тогда мне его как-никак разбивали. — Я сам.

Девушка не спорит, отходит с дороги. Встаю и иду в ванную.

Мельком бросаю взгляд на свое отражение в зеркале (восставший зомби) и включаю воду. Кровь еще идет.

Где-то когда-то читал, что если из носа выливается не больше двухсот миллилитров крови, то это не страшно. Знать бы еще, сколько ее уже из меня вышло, кто ж ее мерил? Голова вроде не кружится, но все лицо в крови и на тело натекло, хорошо еще, что спал голым по пояс.

— Ты как?

Оказывается, я не закрыл за собой дверь. Не оборачиваюсь, просто поднимаю голову и смотрю на замершую на пороге Ди через отражение в зеркале. Она в моей футболке, одной из двух, которые я ей отдал в виду отсутствия пижамы. Футболка слишком короткая, прикрывает разве что нижнее белье, и обычно Дилайла или надевает ее в темноте, чтобы немедленно лечь в кровать, или быстро пробегает из ванной до кровати, пока я сижу за компьютером и не смотрю в ее сторону. Сейчас же ей, кажется, совсем не до своего вида — испугалась за меня.