– Не хотел бы я быть таким счастливым! – озвучил общее мнение Кирилл.
– Все это ерунда, – вновь вмешался Вадим. – А вот что теперь мне делать прикажете? У тебя только на этой неделе четыре роли в шести спектаклях. Я что, должен вывести тебя на сцену и сказать: не пугайтесь зрители – этому деду на самом деле двадцать шесть лет! Так что ли? Ты о коллективе вообще подумал, когда это все затевал?!
– А что такого я сделал?! – возмутился Веня. – Просто подошел к этому камню, а он… сами видели. Потом на девять лет там застрял. Когда портал впервые открылся, мне было тридцать пять лет. Я мог бы остаться и продолжать здесь жить. Возможно, изменения во мне мало бы кто заметил. Но я не сделал этого, потому что у меня там уже были жена, сын, ну и, в конце концов, интересная карьера.
– Ладно, что случилось, – то случилось, – попытался разрядить обстановку Редькин. – Надеюсь, тебе, Веня, здоровье еще позволяет пропустить с друзьями рюмку-другую хорошего коньяка?
– Не сомневайся, Рома, с этим пока еще все в порядке.
– Так чего же мы ждем? Вперед, к столу!
Автобус, стол и то, что было на столе, похоже, остались в этот раз неизменными. Редькин привычным движением наполнил стаканчики «Кремлевскими звездами» и произнес тост в честь «варяга»:
– Дай бог, Веня, чтобы ты нас не забывал и крепкого тебе здоровья!
– Как там у вас сейчас обстановка? Как кормят, поят? – попытался извлечь из себя иронию худрук.
– Ни в чем себе не отказываю, – в тон ему ответил Ростовцев. – Я, как-никак, сейчас секретарь Центрального Комитета и член Политбюро. Обстановку же вы и сами должны помнить, потому что в этот раз я прибыл из две тысячи третьего года.
– А как же? Помним, – тут же отреагировала директриса. – Спокойней была обстановка. И Рословцева хорошо помним. Переметнулся он, голубчик, в противоположный лагерь. Сам Сидоров об этом недавно сказал. И случилось это аккурат в третьем году. Семью его до сих пор держат в закрытой Крымской зоне.
– Сидоров?! Какой Сидоров? Когда сказал?
– Вень, успокойся, мы с тобой потом это обсудим. Федоровна права, – подтвердил заплетающимся языком Редькин. – Ты лучше скажи, что ты никакой не Рословцев, а Ростовцев. И… все будет в ажуре.
– Как же вы не понимаете, что я никуда не переметнулся. Об этом мы говорили и час назад, и два… просто я прошел портал и нахожусь среди вас. Не могу объяснить, как это происходит, но каждый раз вы мне говорите, что Рословцев пропал в том году, из которого я и прибыл. Самое странное, но каждый раз он пропадает по разным причинам и навсегда – в семьдесят шестом, в восемьдесят пятом, в девяносто четвертом и… сейчас – то же самое…
– Веня, – перебил его Роман, – это ты ничего не понимаешь. Тебе все равно ничего доказать не получится, потому что ты помнишь одно, а мы – другое. Странно, что еще ключевые события совпадают. Например, этот наш корпоратив. Скажи-ка мне лучше, ты музыкой продолжаешь заниматься? Рословцев – это ведь наше все, вроде Пушкина. Как только тебе удалось сотворить, я бы сказал, мировые шедевры? Некоторые из них переведены на английский язык и пользуются большим успехом в противоположном лагере. Мне больше всего нравится… знаешь какая вещь? Погоди, сейчас включу.
Редькин сбегал в автобус, и тут же вся округа заполнилась звуками бесспорного хита – «Все еще тебя люблю» группы «Скорпионз». Русский текст почти совпадал по смыслу с известным Вене оригиналом, за исключением того, что речь в нем шла не о женщине, а о Родине.
– Рома, могу тебе рассказать, как я создавал эти «шедевры» и благодаря чему сделал там карьеру, в том числе и политическую. Ты же ведь знаешь, что с музыкой я всегда был на «ты»? Представь себе, что там тоже пришлось исполнять произведения, которые всем нравились. Я практически сразу понял, что эта музыка будет создана еще очень нескоро. Поэтому как-то само собой получилось, что авторство этих произведений закрепилось за мной. Вот, например, ты группу «Скорпионз» знаешь?
– Конечно, «Ветер перемен»…
– Так вот, эта песня, – Веня кивнул в сторону автобуса, – под оригинальным названием «Все еще тебя люблю» тоже принадлежит… принадлежала им.
– Не может быть!
– Так и есть.
– И что, все остальные твои произведения тоже кому-то принадлежали?
– Да.
– А как же?…
Рома замолчал, явно стараясь подобрать нужное слово.
– Совесть, мораль…, – попытался помочь ему Ростовцев.
– Именно.
– Ты пойми, у меня не было выбора. Мне либо не нужно было вообще играть, либо делать то, что я и сделал. Я же не мог сказать, что вот эта песня – например, хит группы «Квин», который будет написан через тридцать лет. Ты же понимаешь, что особенно в первое время я там существовал, как разведчик-нелегал. Кстати, я не наглел, поэтому у каждого автора брал одну-две песни. «Ветер перемен» именно по этой причине и не стал публиковать.
– Вениамин! – послышался голос директрисы. – Я подумала вот о чем – ты своим необдуманным поступком подвел не только нас! Главное – ты подвел своих родителей. Одним махом взял и лишил их сына. Они же неоднократно были у нас на представлениях. Я их хорошо знаю. Прекрасные люди. Тебе их не жаль?