Счастливчик Хейли

Время и мода вкладывают свое содержание в понятие «художественности». Когда-то непременным признаком художественности считались ясность и чистота стиля, а ныне в чести предельная усложненность и густотища слов. Писать короткой фразой — какая бедность! — читатель должен увязать в непровороте словесного переизбытка; настоящей прозой признается сейчас проза густая, как тот солдатский суп, в котором ложка стояла торчмя. Передовой и чуткий читатель даже обижается на автора, если ему все понятно, он рассматривает лапидарность и ясность как скоропись, почти как халтуру. В этом смысле проза Хейли не заслуживает чина художественной. Где метафоры, нагромождения образов, фразы длиною в страницу, где внутренние монологи (желательно без знаков препинания), временны'е сдвиги, смещения аспектов реального и воображаемого, когда не понять: наяву, во сне, в мечтах или в горячечном бреду пережил герой случившееся, где изображение события под несколькими углами зрения, где второй, третий и… надцатый планы, где фрейдовская жвачка и выход в мифологию, где, наконец, подтекст? Нет, нет и нет, даже подтекста нет, один голый текст. Никаких айсбергов, когда громадная масса льда скрыта под водой, а наружу торчит заснеженный островершек. Все на виду, все напоказ.

«Неглубоко копает», — прочел я где-то о Хейли. Возможно. Но это не больший грех, чем копать всегда слишком глубоко. Не все корни уходят в глубь почвы, иные залегают совсем близко к поверхности и даже торчат наружу.

Совершенно необязательно отыскивать в основе человеческого поведения Эдипов комплекс, младенческие фобии, детские табу, приводящие в зрелом возрасте к болезненным торможениям. Любовь, инстинкт самосохранения, чувство долга, профессиональная честь, желание самоутвердиться — эти, быть может, поверхностные психологические импульсы кажутся убедительными и достаточными в структурах Артура Хейли. И если б вдруг оказалось, что управляющий аэропортом Мэл Бакерсфельд в раннем детстве вожделел к собственной сестре, это ничего не прибавило бы ни к образу главного героя, ни к трагедии, разыгравшейся в воздухе и на земле, когда злоумышленник попытался взорвать «Боинг-707», — даже скорее отняло бы.

В чем, в чем, а в крепком профессионализме Артуру Хейли не откажет и злейший враг. Он человек умный, сведущий в своем ремесле, дотошный, очень современный, великолепно ориентирующийся в нашем перегруженном вещами и соображениями веке. И, как опытный мастеровой литературного цеха, умеет точно рассчитать силу воздействия каждого образа, каждой сцены, у него нет пустот, как нет и лишнего, все служит главной цели — не назойливо, не искусственно, а так, словно рождается из самого себя. И будь ему нужно, он сумел бы ввести глубже скальпель анализа, это вовсе не так трудно в наше просвещенное время. Вместе с тем в прозе Артура Хейли не тесно и не душно, как то бывает в слишком расчисленном и плотно обставленном литературном пространстве, он всегда сохраняет некий люфт, а это немалое искусство.

Хейли строит свой мир, подчиняясь им же самим установленным законам, строит умело, расчетливо, крепко, хотя и несколько шаблонно. Его ничуть не смущает, что почти в каждом романе должна быть очаровательная девушка, которую непременно постигнет беда, наносящая тяжкий ущерб главному ее достоянию — красоте. Так, в «Аэропорте» единственным человеком, изуродованным взрывом, оказывается красавица стюардесса Гвен; в «Отеле» страшную черепную рану получает в сорвавшемся лифте прелестная Додо, а в «Окончательном диагнозе» ампутируют пораженную саркомой ногу невесте героя. Конечно, такое однообразие — слабость писателя, но Артура Хейли это ничуть не заботит. Читая его романы, мы не замечаем повторов, охваченные состраданием и жалостью, а то, что нас поймали вроде бы на старую приманку, обнаруживаем лишь при последующем анализе. Но Хейли пишет свои романы, чтобы их читали, а не анализировали.

Повторяется из романа в роман и главный герой. Нет сомнения, что это один и тот же человек, исполненный мужественного рвения, желания сломать привычную рутину в порученном ему деле (по-нашему — новатор), ему все мешают, но он не утрачивает бодрой веры в окончательную победу, хотя и знает минуты усталости, разочарования. Он лишь меняет строгий пиджак гостиничного администратора на белый халат хирурга или форму аэродромного служащего.