Счастливчик Хейли

Эскулапы лукавили, как лукавят и все остальные читатели, уверяющие, будто Артур Хейли привлекает их лишь скрупулезным знанием того дела, которое описывает, то есть обилием информации. Что и говорить — информация — великая вещь, особенно в исходе нашего века, задавленного переизбытком фальшивых ценностей, демагогии, безответственных утверждений, ложных чувств, интеллектуальных и нравственных ломаний. Что может быть лучше, чище и миротворней правдивой и щедрой информации? Это дает точку опоры, помогает ориентироваться в чудовищно усложнившейся действительности, более того — повышает шанс уцелеть.

Кстати, обильная информация всегда привлекала людей, этим объясняется широкая известность в начале века такого сухого писателя, как Пьер Амп, которого не без оснований считают создателем «производственного романа». Но, очарованный буржуазным прогрессом, Амп начисто потерял человека в нагромождении техники. Равнодушное, а там и презрительное отношение к простому человеку — «придатку машины» неизбежно привело Ампа к моральной деградации — в пору войны он стоял за сотрудничество с гитлеровцами.

Так почему же все-таки я не верю тем, кто утверждает, что в романах Хейли их привлекает лишь обилие информации? Есть профессии, которые интересны всем (оставим в стороне романтические профессии художника, писателя, композитора, космонавта и водолаза). В тот или иной период нашей жизни грозная фигура врача вытесняет милые и жалостные образы наших близких. Нам интересно все про авиацию, не потому что в каждом из нас дремлет Икар, но время от времени мы вверяем жизнь непрочной и ненадежной серебряной птице. Но даже люди, часто бывающие в командировках и зависящие от временного пристанища, в подавляющем большинстве ничуть не интересуются гостиничным делом, что не помешало «Отелю» стать одним из самых знаменитых романов Хейли. Оказывается, и врачи читают взахлеб этот роман, хотя едва ли открывают там что-либо интересное для своей профессии. Не надо так уж преувеличивать тягу людей к самодовлеющей информации. Литературная репутация на Западе острого, а порой ядовитого Орвела куда выше, нежели репутация Хейли, но его книга о французских ресторанах, наполненная исчерпывающей информацией — он годы проработал на кухнях больших и малых парижских кабаков, книга, отлично написанная, но скудно населенная, безлюдная, имела скромный успех и довольно скоро была забыта…

Но почему все-таки такой успех выпал Артуру Хейли, а не другому американскому или европейскому писателю, знающему жизнь не хуже автора «Аэропорта», не уступающему ему в обилии информации и превосходящему художественным даром?

Мне вспоминается разговор Анатоля Франса с английским литературоведом, записанный Сегюром. Добросовестный, хотя и несколько туповатый англичанин во что бы то ни стало хотел узнать у мэтра, что же является главным критерием великой литературы. Насмешливо, но заинтересованно Анатоль Франс начинает разбирать те мерила, которые обычно прикладывают к литературным произведениям, претендующим на совершенство. Он поочередно рассматривает искусство композиции, чистоту и ясность стиля, наличие крупных и ярких характеров, богатство идей… И вот оказывается, что произведения таких гигантов, как Рабле, Вольтер, Расин, Корнель, Руссо, Мильтон, Шекспир, да и многих других, не подходят под эти мерки: где хромает композиция, где темен и непроворотен язык, где герои на разные лады варьируют характер самого автора, где скудна и банальна мысль. Прямо бери метлу и гони всех этих корифеев с литературного Олимпа. Не пугайтесь, успокоил Франс оторопевшего англичанина, они все останутся там, куда вознесло их человеческое поклонение. Ибо есть лишь один критерий, и творения их ему отвечают. Этот критерий — любовь к людям.

Понятие «великий» весьма условно, а вот мерило литературной ценности, предложенное Франсом, превосходно. Приложите его к Хейли, и вы поймете тайну поставщика бестселлеров. Любовь к нему читателей — это ответное чувство на его любовь к ним. Хейли искренне и горячо любит людей, он не заносится и не форсит перед ними. И потому он им так близок и дорог. Простые люди узнают в нем своего, не учителя, не проповедника, не пророка, а живого, теплого, доброго человека, радующегося тем же радостям, что и они, болеющего теми же болестями, верящего в те же ценности, подверженного тем же слабостям.