Счастливчик Лазарев

Бог знает, о чем была песенка! Какая-то наивная фантазия о том, что, когда город спит, тени людей собираются вместе и смеются над людьми, упрекают их в том, что они слепы, коварны, жестоки, вероломны.

Раздались аплодисменты, в дверях образовалась толпа, седые соседки, рукоплеща, молодо закричали: «Браво! Бис!». Их пожилой кавалер учтиво приподнялся, выразил восторг и горячую благодарность. Саша, ни на что не обращая внимания, продолжал тихо наигрывать мелодию.

— Хороша у вас гитара, — не выдержал Артем. — И поете вы… красиво.

Саша будто ждал этого, улыбнулся:

— Спасибо. Ваша похвала мне дорога. Комплимент за комплимент: у вас правдивое, волевое лицо. Наверное, такими были варяги: богатыри-дети. Я понимаю: в вашей похвале есть доля снисходительного презрения ко мне, к моей болтовне и моей песне. Женечка, я рад, что познакомился с твоими друзьями, и когда-нибудь я напишу песню: «Друзья белой ласточки». К примеру: летчик любит девушку с белыми волосами и, летая среди белых облаков, мечтает о ней. Однажды он узнает, что девушка любит другого, и это ранит его стальное сердце. Он бросает свой самолет на скалу и разбивается насмерть.

— Как пошло! — сказала Женька, даже не обернувшись, она смотрела в окно.

— Верно, Женечка! — заликовал Саша, — Но если судить строго, даже прекрасные старые романсы немножко банальны, немножко пошлы.

И опять сладостные переборы гитары, постепенно переходящие в громовые аккорды, опять чудом меняющийся Сашин голос и слова напева о том, что, полюбив, мы на утлом челне отправляемся за счастьем в океан, а находим смерть.

Посреди песни подошла и стала за спиной певца барменша. Заметив «Симочку», Саша вопросительно поднял бровь. Она кивнула. Увенчав песню полнозвучным громовым аккордом, Саша мягко положил руку на струны, и песня медленно угасла.

Он встал, улыбнулся:

— Честное слово, рад был познакомиться. Но нам пора, мы уходим. Извините, вашу даму я увожу. Нам накрыли в банкетном зале. До свидания. Пойдем, ласточка моя.

И «ласточка», очнувшись от забытья, поднялась и пошла, забыв на столе изжеванный цветок. Она даже не оглянулась, шла через зал, опустив голову, беленькая, беззащитная, с завязанными ленточкой волосами. Сурен запоздало вскочил, чтобы вмешаться, остановить Женьку, но Артем взял его за локоть. Они переглянулись. И правда, хорошее лицо у Артема. Спокойное, умное. Рядом с таким человеком даже потерпеть поражение не так стыдно.

— Как я понимаю, мы оба опоздали, — сказал Артем. Улыбка у него была с еле заметной горчинкой.

Опоздали? Значит, все верно: он приезжал к Женьке. Странный человек этот летчик! Обо всем догадался и помалкивал. Ни единого лишнего слова!

— Видимо, вы правы, — согласился Сурен. — Но убей меня бог, если я что-то понимаю! Я знаю Женьку пятнадцать лет, гордости у нее на десятерых, и вдруг — «ласточка моя»! Женька — и этот аккуратненький «хиппи» в провинциальной интерпретации! «Я — никто!» Экая дешевка, господи, и Женька этого не видит?!

— Может, она видит что-то другое?

— Ничего «другого» в этой публике нет, Артем. Я нагляделся на таких вот пряничных робеспьеров в Москве. Балованные кривляки, падкие на все пряное.

— Поет он хорошо, — вздохнул Артем. — И голос есть, и талант.

— Поет с талантом в ресторане и халтурит на работе. Даже в науку наползли эти певуны, в лабораториях запахло рестораном. Никак не возьму в толк, почему общество содержит их, не стремится от них очиститься?

Артем покачал головой:

— Люди — не морковь на грядке, не прополешь. Что рождается, то и живет. Другое дело — почему рождается. А мне, признаться, жаль его: пропоет голос по кабакам.

— А Женьку вам не жалко?

Давно Сурен не был так зол: куда девалась его привычная сдержанность, чувство юмора! Что делает с человеком ревность! Сурен понимал: он глупо обнажается перед Артемом, но сдержаться не мог. Он всегда презирал этих развеселых гитаристов, и вот один из них увел самое дорогое, что было у Сурена, — Женьку. И как все пошло и плоско: «Пойдем, ласточка моя»! Ласточка! К Артему он ревновал бы Женьку совсем по-другому: он уважал Артема, и ревность к нему не унизила бы Сурена. Но этот золотоголовый одуванчик!

— Давайте рассчитываться, — сказал Артем. — Я завтра улетаю, надо пораньше встать.

— Куда вы летите, Артем?

— Сам не знаю. В Москву. Или в Ташкент. Решу в аэропорту. Куда куплю билет, туда и полечу.

— Наверное, так и надо путешествовать, — сказал Сурен. — Мне тоже захотелось отбыть из этого города. На недельку. Куда глаза глядят. Ну, посошок на дорожку?

Выпили, взглянули друг другу в глаза. Поняли: оба чего-то ждут. Улыбнулись, но продолжали толковать о том о сем, инстинктивно обходя в разговоре Женьку. Нравился Артем Сурену: как-то сразу располагал к себе этот рыжий, сильный, сдержанный человек с улыбкой подростка. И ничего не было неестественного в том, что Сурен фактически признался ему, что любит Женьку и ревнует ее. Странно, как легко они понимали друг друга, познакомившись всего три часа назад! А отцу про Женьку Сурен до сих пор еще не решился сказать.