Счастливчики

– Нет! В смысле, да. То есть нет… в общем, я не против. – Качаю головой и заставляю себя на секунду заткнуться, чтобы взять под контроль этот словесный понос. – Скоро буду.

Когда я паркуюсь возле дома Мэй, внутри настолько темно и тихо, что можно решить, будто там никого нет. Я звоню, и Мэй немедленно открывает, словно стояла по ту сторону двери и ждала меня.

Ее лицо опухшее, красное, как будто она проплакала несколько часов.

Мои глаза расширяются. По нашему разговору я понял, что она расстроена, но это – намного больше, чем я ожидал. Распахиваю руки как раз вовремя, и Мэй падает в мои объятия.

– Эй. Эй. – Глажу ее по волосам и впервые в жизни почти уверен, что нашел правильные слова: – С тобой все в порядке? Что произошло? Чем я могу помочь?

Тридцать минут спустя я сижу на ее кровати в окружении самых мерзких писем, которые когда-либо видел. Мы не говорили ни слова с тех пор, как добрались до комнаты и Мэй подтолкнула их ко мне. Я пытался спросить ее, что это, но она просто махнула, мол, читай. Сейчас я молчу по совсем другой причине.

– Что думаешь? – На последнем слове голос Мэй срывается. Я не могу заставить себя посмотреть на нее. Эти письма…

Я даже не знаю, есть ли достаточно сильное слово, чтобы их описать. Ужасающие? Не совсем правильно. Мерзкие – слишком слабо. Тошнотворные, пожалуй, ближе всего.

– Ты кому-нибудь говорила об этом? – Я кривлюсь. Мой голос звучит так осуждающе.

Лицо Мэй превращается в маску, и она начинает собирать бумаги в стопку.

– Нет.

Я теряю ее. Последнее, что я хочу, это потерять Мэй.

– Эй. – Хватаю ее руки, чтобы остановить. – Прости. Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Я придурок.

Она смеется, но вынужденно.

– Это все… – Не могу подобрать слова. Я знаю: если озвучу то, что хочу сказать – «запредельная хрень», – это будет конец разговора. Мое сердце бешено стучит. Ситуация настолько выше моих полномочий, что даже не смешно. Убираю со лба непослушные волосы и думаю, что бы мне хотелось услышать в ее положении. Кто я такой, рассказывать ей, как следовало поступить с этими письмами? Понятия не имею, что делал бы на ее месте. – Просто столько всего надо переварить. Позволь мне начать все сначала. Пожалуйста?

Мэй кивает. Она кажется такой маленькой, что больно смотреть.

Я на секунду закрываю глаза, чтобы собраться с мыслями. Когда снова их открываю, то говорю:

– Прежде всего, могу я спросить, почему ты никогда никому об этом не говорила?

Она вспыхивает.

– Я не знаю. Когда пришло первое, я не могла поверить, что это происходит на самом деле… Как оно ко мне попало? Дэвид в тюрьме. Должно быть невозможно проворачивать такое из тюрьмы. – Мэй качает головой. – Я была дурой. Не понимала, что в тюрьме легко делать запрещенные вещи, если знаешь нужных людей. Но с этим первым я даже не хотела думать о том, что оно существует, поэтому вместо того, чтобы что-то сказать, просто засунула его в глубину шкафа. – Ее губы сжимаются в линию.

– Но они продолжали приходить?

Мэй кусает нижнюю губу.

– Да. Продолжали. И продолжали. И твоя мама ни разу его не остановила.

– Думаешь, она знала? – скептически переспрашиваю я. Ничего не могу с собой поделать.

Не может быть, чтобы моя мать знала об этой жути и не попыталась его остановить. У меня могут быть серьезные личные проблемы с ней, но стоит признать: она действительно хороша в своем деле.

Мэй смотрит на меня так, будто я идиот.

– Почему нет? Он ее гребаный клиент.

Поверить не могу, что защищаю свою мать, но вот же.

– Да, но вряд ли она в курсе всего, что он делает. Если я что-то и знаю о своей матери, так это то, что она досконально следует букве закона.

У Мэй такое лицо, что мне становится не по себе. Она поджимает губы.

– Думаешь, это имеет гребаное значение, Зак? – Мэй буквально рычит мое имя. – Она должна была знать. Она должна была что-то сделать. Должна была выполнить свою работу. Защитить меня. Кто-то должен был защитить меня. – Ее голос становился все громче и громче, на последнем слове разлетается на миллион кусочков, и Мэй начинает рыдать. – Ты читал последнее?

Я киваю.

– Я никогда не читала их до сегодняшнего вечера. Даже не открывала. Но прошлой ночью, когда я увидела последнее, про Джордана, я просто… мне нужно знать. О чем он говорит? Он действительно что-то знает о моем брате? Джордан что-то ему сказал? – Она молчит, прерывисто дышит. – Слушай, ты не поймешь. На выходных, перед тем как мой брат умер… Я повела себя по-скотски. Совершенно. Он, вероятно, меня ненавидел. А потом он умер. Мы так и не помирились. Если Дэвид, – она задыхается на его имени, – знает что-нибудь – что угодно – о том, что думал Джордан перед смертью… если это было что-то обо мне… я должна знать. – Мэй так сжимает кулаки, что пальцы белеют.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, полными скорби, и я понимаю, что собираюсь ей помочь, как бы ни была плоха эта затея.

– Зак, почему он оставил меня в живых?