Счастливчики

Он наклоняется вперед на своем стуле и кладет ладонь на стекло между нами. Его глаза стеклянные, белки пожелтели от недостатка солнца. В люминесцентном свете он смахивает на рептилию. Я откидываюсь назад и чуть не падаю со стула.

– Я не думал, что ты придешь. Никто никогда ко мне не приходит.

Молчу. В горле сухо. Мозг и тело существуют по отдельности. Я все еще дышу, сердце все еще бьется, но меня здесь нет.

– Знаешь, ты мой первый посетитель. Родители и сестра даже не отвечают на мои звонки. Думаю, что они меня ненавидят. – Его голос срывается.

Мне нехорошо.

Он не заслуживает того, чтобы горевать. Он не имеет права на чувства.

На периферии зрения по обе стороны словно возникают перегородки. Теперь я ничего не вижу, кроме Дэвида.

Сглатываю. У меня болит голова. Я сжимаю холодный телефон, открываю рот и втягиваю воздух в горло.

– Пожалуйста. – Мой голос ломается. Какое глупое слово. Что я за дура, раз его сказала. Ему. Тело дрожит. Я прочищаю горло. – Я здесь из-за твоих писем. Только поэтому. – Я такая жалкая. Свет льется с потолка. Подмышки потеют. Живот сжимается. – В твоих письмах. Ты говорил, тебе надо что-то мне сообщить. О Джордане. Ты говорил, он сказал тебе что-то в тот день.

Дэвид на мгновение склоняет голову. Его волосы спутаны и неопрятны. Он снова поднимает голову, и я узнаю дикий, пустой взгляд, который видела у него в школе.

– Прости, мне очень жаль. Я сказал это, чтобы ты пришла меня навестить. Не хочу разочаровывать, но я не знал, как еще заставить тебя прийти. – Он тараторит, запинается, словно разучился общаться с людьми.

– Что? – слабо переспрашиваю я. В ушах гудит. Я пытаюсь встать, но колени подгибаются под тяжестью тела, и я падаю обратно на стул. – Что ты имеешь в виду?

Мгновение он молчит, а затем:

– Ты смотришь на меня как на монстра, – грустно замечает Дэвид. Желчь подступает к горлу. Он качает головой. – Я не думал, что ты меня так боишься. Ночами я лежу в постели, и твой образ – единственное, что заставляет меня двигаться дальше. Наш разговор той ночью у бассейна. Ты сидела там одна и плакала. Это судьба, что я оказался рядом и мог помочь. – Дэвид молчит. – Знаешь, я пошел на эту вечеринку, только чтобы увидеть тебя.

– Вечеринка. – Мне нечем дышать.

– Ну да – та, у Адама. Я планировал все уже несколько месяцев – больше не мог это терпеть, ничего из этого: то, как люди проходили мимо меня в коридорах, будто я пустое место. Оппенгеймер всегда цеплялся ко мне на уроках музыки. Отец – я должен был показать ему, что у меня есть яйца, что я не гребаный нытик, – Дэвид выделяет последнее слово. Его губы сжимаются и бледнеют. – Я собирался подождать пару недель… – Он издает сухой лающий смешок. – Но после того, как мы поговорили, все обрело смысл… Встало на свои места. Все сложилось. – Он делает паузу и на мгновение опускает веки, а когда вновь смотрит на меня, на его глазах слезы. Слезы. – Иногда я не могу поверить, что сделал все это. Словно… Кто этот человек? Это действительно был я? Не знаю. Мысли путаются. – Он качает головой. – Но потом я напоминаю себе о нашем разговоре, и все становится проще и логичнее.

Мои веки дрожат, а сердце пропускает удар.

– Мы не разговаривали на той вечеринке, – безжизненно произношу я. – Мы не говорили. – Последняя часть звучит совсем тихо; ложь, в которой я до конца не уверена.

По ту сторону оргстекла Дэвид выглядит растерянным.

– Конечно, мы говорили.

Жужжание в моей голове становится громче. Говорили.

– Вспомни, – продолжает он. – Та ночь. Мы сидели у бассейна. Ты плакала. Майлз был где-то внутри, напивался или творил какую-то ерунду. Ты сказала, ваши родители никогда о тебе не заботились – ты чувствовала себя невидимкой. Сказала, что ненавидишь своего брата – и хотела бы, чтобы он просто исчез.

– Я никогда такого не говорила. – «Я никогда такого не говорила. Нет. Нет».

Воспоминание мерцает где-то на задворках мозга.

Или?..

– Так что я убрал его ради тебя… – его голос становится громче. – Скажи, что помнишь, Мэй. Скажи мне, что ты шутишь. Я думал, ты будешь счастлива, что его наконец не стало. Ты свободна.

– Я не… я не… – давлюсь словами. Сердце стучит в грудной клетке, а дыхание прерывистое и короткое.

Вспоминаю слова Майлза: «Я видел тебя на улице, ты разговаривала с этим психом. Вы, ребята, выглядели так, как будто вам есть, что сказать друг другу».

Я не поверила ему. Или поверила, но похоронила эту веру глубоко в своем сердце, игнорировала ее, игнорировала и игнорировала, пока не подумала, что она ушла.

Но теперь правда здесь, прямо передо мной, и ее глаза сверкают.

– Нет. Нет. – Я так трясусь, что стул гремит о пол линолеума. – Я не это имела в виду. Я не это имела в виду. – Заставляю себя встать. – Мне нужно уйти. – Ищу охранника, кого-нибудь, кто мне поможет. «Помогите мне». Слезы туманят зрение. Я застываю на месте. Мои колени подгибаются, и я вынуждена хвататься за края перегородки, чтобы удержать свое тело в вертикальном положении.