— Я начал отрезать им волосы, когда они не обращали на меня внимания, — сказал он. А потом я их вырывал. — Эллисон наблюдала, как его рука разжалась и сжалась в кулак, а потом он резко дернул рукой, словно выдергивая клок волос. — И еще кое-что.
— Что еще?
— Я сел на одну девочку, — сказал Антонио. — Поймал ее на детской площадке. Учитель подошел до того, как я успел начать.
— Господи, — сказала Эллисон, в ужасе зажимая рот рукой.
— Ты выглядишь глупо, — сказал он. — Все, что я говорю, заставляет тебя выглядеть глупо. Это не твоя вина. Я связан. Я тоже выгляжу глупо.
Она медленно опустила руку. У нее закружилась голова. Свело желудок.
— Почему ты причинял боль всем этим девочкам?
— Я не мог остановиться, — сказал он. — Не знаю, почему. Хотел бы знать, почему. Если бы знал, возможно, мне не пришлось бы ложиться под нож.
— Тебе сделали операцию на мозге, потому что ты причинял боль другим людям?
— Больше ничего не помогало. — Он не столько произнес эти слова, сколько пропел. — Таблетки не помогли. Врачи не помогали. Выбить из меня дерьмо не получалось.
— У тебя была опухоль мозга? — спросила она. Она вспомнила, как Роланд рассказывал ей о знаменитом пациенте с опухолью головного мозга, который из-за этого превратился в сексуального хищника и вернулся к нормальной жизни, как только опухоль была удалена.
— Так мне сказали. Может, и так. А может, и нет. Но они вытащили что-то из моей головы, и какое-то время это работало, но потом у меня случился инсульт, и проводка сгорела… — Он пошевелил пальцами в беспорядке, словно клубок пряжи, запутавшийся в тысяче узлов. — Теперь я здесь навсегда.
— Ты сказал, что он вылечил тебя, как кота, — сказала Эллисон.
— Кот, я забыл про кота, — сказал Антонио. — Это все таблетки. Я не так глуп, как кажусь. Кот. Это кот породы рэгдолл. Они милые. Их разводят такими. Кошки-хищники, но у рэгдоллов забирают их инстинкт убийцы, поэтому они не кусаются. Нельзя вывести человека, чтобы они не кусались, но можно отрезать что-то в его голове, чтобы он не кусался. — Он улыбнулся ей. — Милые кошки не смогут выжить в дикой природе, ты же знаешь. Когда отрезаешь кошке когти или выводишь породу, чтобы она была ручной, ты делаешь это не ради кошки. Ты делаешь это для хозяина кошки. — Глаза Антонио дрогнули. — Я больше не кусаюсь, — сказал он. — Если только языком.
Он замолчал и ровно задышал, словно уснул.
— Антонио? Тони? Ты спишь?
— Нет, — сказал Антонио, просыпаясь. — Кот был испытанием. Проверкой, чтобы убедиться, что Дикон больше не убьет кошку.
Статья.
Статья на стене. Что там было написано? Один из детей, которых воспитывал доктор Капелло, специально вредил животным и детям.
Это был Дикон?
— Поверить не могу, — сказала Эллисон.
— Поверь, — сказал Антонио. — Я не умею лгать. Может быть, он и это из меня вырезал.
В ужасе она покачала головой.
— Кто отвез тебя к доктору Капелло?
— Он сам нашел меня, — сказал он. — Он искал таких детей, как я. Облажавшихся. Диких. Не поддающихся лечению. Детей, которые никому не нужны. Детей, по которым никто не станет скучать. Это был я. Я никому не был нужен. Когда мы встретились… знаешь, что он сказал?
— Нет, расскажи мне.
— Он сказал, что мне очень повезло, что он нашел меня, потому что он знает, как вылечить мою болезнь.
— Он сказал, что у тебя какая-то болезнь? — спросила Эллисон. — Тони, что за болезнь у тебя была, по словам доктора Капелло?
Антонио снова открыл глаза.
— Зло.
Эллисон отвела взгляд от широко раскрытых выжидающих глаз Антонио. Она знала, что именно это он собирался сказать. Возможно, она знала об этом еще до того, как приехала сюда. Может, она даже знала с того дня на пляже, когда доктор Капелло сказал, что надеется на тот день, когда можно будет излечить зло. Он говорил с такой убежденностью, убежденностью, граничащей с уверенностью. Он был уверен, что они смогут это сделать. Он был уверен, потому что уже сделал это.
Он уже сделал это.
С Антонио.
С Кендрой.
С Диконом.
С Торой.
С Оливером.
И Роландом.
— Почему ты плачешь? — спросил Антонио. — Ты не такая красивая, когда плачешь. Без обид.
Эллисон посмотрела на него и увидела слезы на его лице.
— Почему ты плачешь? — спросила она его.
— Потому что у меня болит голова.
— У тебя болит голова?
— Все время. — Лицо Антонио исказилось в явной агонии. — Ты погладишь меня по голове? Немного?
Его голос был таким умоляющим, а боль такой явной, что она потянулась к нему с состраданием. Антонио резко рванулся к ней. Кровать под ним покачнулась. Эллисон вскрикнула и подскочила на стуле. Ограничители удержали его, но она видела выражение животной ярости в его глазах, когда ее рука приблизилась к его голове. Та появилась в мгновение ока и мгновенно исчезла.
Антонио бился головой о подушку, из его глаз текли слезы.