Счастливчики

И снова Персио будет думать и думать, только в отличие от обычного будет осмысливать не несообразность конкретных окружающих его предметов, желтых и белых огней, мачт и бакенов, но несообразность гораздо большую, раскинет в стороны руки-мысли и отринет все — до самого дна реки, — все удушающие привычные формы: каюта-переборка-трюм-поражение-завтра-плавание. Персио не считает, что происходящее рационально: он не хочет, чтобы оно было таким. Оно ему видится речной мозаикой, все, начиная лицом Клаудии и кончая ботинками Атилио Пресутти, или стюардом, который рыщет (возможно) неподалеку от его каюты, мозаикой, которая может сложиться в общую картину. И снова у Персио возникает ощущение, что в этот исполненный тайны час, этой ночью, закладывается основание того, что пассажиры называют «завтра». Его единственное и страстное желание — иметь возможность великого выбора, чем руководствоваться: звездами, компасом, кибернетикой, случайностью, логическими принципами, смутными резонами, рисунком деревянного пола, состоянием желчного пузыря, требованиями секса или характера, предчувствиями, христианскими догматами, положениями Зенд-Авесты, сладким десертом, расписанием португальских железных дорог, сонетом, еженедельником «Семана финансьера», формой подбородка дона Гало Порриньо, папской буллой, каббалой, некромантией, романом «Здравствуй, грусть» или просто вести себя как положено пассажиру на пароходе и соблюдать жизнеутверждающие инструкции, содержащиеся в любой упаковке таблеток «Вальда»?