Счастливчики

— Пока нечего желать большего, — сказала Клаудиа.

Медрано предложил ей сигареты, и она почувствовала, что ей нравится этот мужчина с худым лицом и серыми глазами, одетый с подчеркнутой небрежностью, что ему очень идет. Кресла были удобные, рокот машин помогал не думать, а просто отдыхать. Медрано прав: зачем спрашивать? Если все вдруг разом оборвется, жаль будет, что не воспользовалась должным образом выпавшими на ее долю нелепыми и счастливыми часами. И опять будет улица Хуана Баутисты Альберди, для Хорхе — школа, а ей — читать роман за романом под фырканье автобусов, опять эта нежизнь в Буэнос-Айресе безо всякого будущего для нее, однообразные, серые дни, новости по радиостанции «Эль Мундо».

Медрано, улыбаясь, вспоминал сцены в «Лондоне». Клаудии хотелось узнать о нем побольше, но, похоже, он не любил откровенничать. Бармен принес еще коньяк, издали донесся вой сирены.

— Страх — отец многих странностей, — сказал Медрано. — Думаю, что некоторые пассажиры уже начали ощущать определенное беспокойство. Мы тут не соскучимся, увидите.

— Можете посмеяться надо мной, — сказала Клаудиа, — но я давно уже не чувствовала себя так хорошо и так покойно. Мне гораздо больше нравится на этом «Малькольме», или как он там называется, чем, например, плыть на «Аугустусе».

— Новизна с романтическим налетом? — сказал Медрано, краем глаза наблюдая за ней.

— Просто новизна, одной ее достаточно в мире, где люди почти всегда предпочитают повторение, как малые дети. Вам не попадался на глаза рекламный проспект Аргентинских авиалиний?

— Может, и попадался, не знаю.

— Они рекомендуют свои самолеты, уверяя, что в их самолетах мы будем чувствовать себя как в собственном доме. «Вы — у себя дома», что-то в этом духе. Не представляю ничего ужаснее, чем и в самолете чувствовать себя так, будто ты дома.

— Наверное, будут и в самолете заваривать сладкий мате. Подавать жареную вырезку и спагетти под стоны аккордеонов.

— Все это годится в Буэнос-Айресе, да и то, если знаешь, что в любой момент можешь заменить чем-нибудь другим. Возможность выбора — вот что главное. И наше плавание вполне может оказаться своего рода тестом.

— Подозреваю, что для некоторых он может оказаться трудным. Кстати, о рекламном проспекте авиалиний: а я с отвращением вспоминаю проспект какой-то американской авиакомпании, который подчеркивал, что к пассажиру они будут относиться по-особенному, не так, как ко всем остальным. «Вы почувствуете себя важной персоной», что-то вроде этого… Мои коллеги, плывущие с нами, просто побелели бы при одной мысли о том, что кто-то назовет их «сеньор» вместо «доктор»… Да, у этой компании от клиентов не будет отбоя.

— Психология важной персоны, — сказала Клаудиа. — Эта теория уже кем-нибудь изложена?

— Боюсь, тут схлестнется слишком много интересов. Но вы начали мне рассказывать, чем вам нравится это плавание.

— Ну что ж, в конце концов, мы все или почти все со временем станем добрыми друзьями, так что не имеет смысла скрывать свой curr'iculum vitae[23], — сказала Клаудиа. — Сказать по правде, я потерпела в жизни полное крушение, но все никак не могу смириться с судьбой.

— Что заставляет меня очень сомневаться насчет полного крушения.

— Может быть, коль скоро я еще способна купить лотерейный билет и выиграть. Жить стоит хотя бы ради Хорхе. Ради Хорхе и еще ради любимой музыки, некоторых книг, которые перечитываю… А все остальное — погребено под обломками.

Медрано внимательно смотрел на ее сигарету.

— Я не слишком много знаю о супружеской жизни, — сказал он, — но такое впечатление, что у вас она не очень удалась.

— Я развелась два года назад, — сказала Клаудиа. — По столь же многочисленным, сколь и малоосновательным причинам. Среди них нет ни супружеской измены, ни изощренной жестокости, ни алкоголизма. Моего бывшего мужа зовут Леон Леубаум, если это имя вам что-нибудь говорит.

— Кажется, онколог или невропатолог.

— Невропатолог. Я развелась с ним, прежде чем попасть в число его пациентов. Это человек необыкновенный, могу с полной уверенностью называть его так в моих, я бы сказала, посмертных рассуждениях. Я говорю «посмертных», имея в виду то, что от меня осталось — всего ничего.

— И тем не менее развелись с ним вы.

— Да, развелась с ним я, возможно, чтобы спасти то немногое, что еще осталось от меня как личности. Знаете, я вдруг стала замечать, что мне хочется выйти из дома как раз в то время, когда он домой приходит, хочется почитать Элиота, когда он надумал идти на концерт, хочется остаться и поиграть с Хорхе вместо того, чтобы…

— А, — сказал Медрано, глядя на нее, — и вы остались с Хорхе.

— Да, и все устроилось превосходно. Леон регулярно навещает нас, и Хорхе по-своему любит его. А я живу как мне нравится, и вот очутилась тут.

— Но вы как будто говорили о крушении жизни.

— О крушении? По сути, крушением был мой брак с Леоном. В этом смысле развод ничего не исправил, даже при том, что у меня такой сын, как Хорхе. Все случилось задолго до этого, нелепым был сам мой приход в эту жизнь.

— Почему, если вам не надоели мои вопросы?