Счастливчики (ЛП)

— О чем? Скажи мне. Ты говорил, что любишь меня, так что я знаю, что ты не трус. Я прожила с МакКуином шесть лет и никогда не говорила ему, что испытываю к нему настоящие чувства.

— Вот это… — сказал он, снова поднимая листок с записями о своей операции. — Так вот… когда мне было двадцать, я встретил в Астории одну девушку. Мы работали вместе. Мы сходили на два свидания, и я подумал: да, она та самая. Папа спросил о ней, и я ему рассказал. Я думал, он будет счастлив. Так оно и было, но он сказал, что должен мне кое-что сказать. Он сказал, что то, что у меня было в детстве, то состояние, почему я был жестоким, могло быть спровоцировано генетическим заболеванием. И мне нужно быть очень осторожным. Он сказал… он сказал, что у меня не должно быть детей. Это непростой разговор для двадцатилетнего парня со своим отцом, когда он безумно влюблен. Папа сказал, что знает врача. Он…

— Скажи мне, Роланд. Просто скажи это.

— Мне сделали вазэктомию.

— Что?

— Это не очень приятный разговор для мужчины с женщиной, в которую он влюблен. Это унизительно. Я знаю, что так не должно быть, но ничего уже не изменить. Поэтому, знаешь, мне нелегко говорить об этом.

Эллисон тяжело вздохнула. Такого она совсем не ожидала.

— Так вот почему ты ушел в монастырь? — спросила она. — Потому что не можешь иметь биологических детей?

— Ужасная причина, правда? Я присоединился по множеству плохих причин. Я не хотел снова рисковать влюбиться. Я чувствовал себя оскверненным тем, что я сделал с Рэйчел. Я чувствовал, что, возможно, мне следует уехать надолго. И на то были веские причины. Я хотел получить прощение. Я хотел покоя. Я хотел стать другим человеком. Но это так не работает. Ты по-прежнему остаешься собой, куда бы ты ни пошел.

Эллисон коснулась его лица, щетины на подбородке, бледной, как снег на песке.

— Сегодня я вспомнила еще кое-что, — сказала она.

— Что? — спросил Роланд и она поняла, что он старается говорить обычным голосом, но у него это плохо получалось. Он казался напуганным, а для Роланда это было ненормально.

— В первый раз, когда мы с тобой занимались любовью наверху, в моей комнате, которая раньше была твоей комнатой, я вспомнила, как пыталась провести пальцами по твоим волосам. Ты убрал мою руку прежде, чем я смогла. Я думала, что это сексуально… — Эллисон провела рукой по его волосам и вытащила маленькую черную резинку из короткого хвостика, в который он всегда их убирал. Роланд опустил голову. Она бросила резинку на пол и стала гладить его по волосам. Пальцами она почувствовала рубец под его волосами. Шрам был на том же месте, что и у Антонио.

— Как долго ты собирался держать это в секрете от меня? — спросила она. — Я имею в виду операцию.

— Какую операцию? — Он почти улыбнулся, почти.

— И ту, и другую.

— Сначала это не было секретом. Просто личное. А потом я начал влюбляться в тебя. И тогда это стало секретом, потому что знал, что тебе нужно было знать, — сказал он. — Я боялся потерять тебя, если ты захочешь иметь собственных детей.

— Вот почему ты не сказал мне, — сказала она.

Роланд снова опустил голову и вздохнул.

— Иногда я начинаю кое-что вспоминать, — сказал он. — Отвратительные вещи. Как обижал Рэйчел. Как творил с ней ужасное. — Он с трудом сглотнул, и она увидела, как его кадык подпрыгнул в горле. — Я пытался поговорить о них с папой, но он велел мне забыть обо всем. Он сказал, что я иногда причинял ей боль, но это не моя вина — я находился в таком состоянии. Но я думаю, что сделал больше, чем просто причинил ей боль. Иногда мне кажется, что я… иногда мне кажется, что я убил ее. И я не думаю, что это был несчастный случай, как сказал папа.

Он посмотрел на нее умоляющим взглядом, и она увидела в нем того Роланда, каким он был много лет назад. Маленький мальчик. Он выглядел напуганным, юным, невинным и милым, точно так же, как она, должно быть, выглядела в первый раз в доме, когда он изменил ее жизнь к лучшему, попросив ее помочь ему перевернуть страницы книги, которую они читали.

— Ты был ребенком, — сказала она. — Что бы ни случилось, ты был всего лишь ребенком.

Эллисон накрыла его руку своей, и он схватил ее так крепко, что стало больно. Она села, притянула его голову к своему животу и положила себе на колени. Она снова и снова проводила пальцами по его волосам, не обращая внимания на шрам, потому что шрам был ничем, это было давно, это часть его, но не он сам.

— Все в порядке, — прошептала она, поглаживая его волосы, плечи и лицо. Ее нога стала влажной от его слез. — Я в порядке. У папы в организме яд безумия, и он его выплеснул. Вот и все. Я в порядке, и ты в порядке, и мы в порядке.

— Я не в порядке, — сказал Роланд, судорожно вздохнув.

— Почему нет? — спросила она, улыбаясь.

Он посмотрел на нее, его лицо было открытым, честным и искаженным от боли.

— Потому что мой отец умирает.

Эллисон обхватила ладонями его лицо.

— Мой тоже, — сказала она. Потом они обнялись, и долго плакали вместе. Они остановились, когда Дикон подошел к двери и постучал, чтобы привлечь их внимание. Они вытерли лица и посмотрели на него.