Счастливка

– Ах, да, – оказал Цветок. – Запамятовал за делами. Но моего свата сейчас нет в наличности. И не будет до конца месяца, но я, братишка, привык держать свое слово, а потому я сам свожу вас на рыбалку. Законопачу щели и свожу. Весла, конечно, мне не дадут, это точно, побоятся, гады, что потеряю. Да мы и так обойдемся. Я стяну из дома лопату. А снасти у мальчишек раздобуду. Так что не горюй, братишка, будет тебе рыбалка. Может, не утопнем, – все-таки я как-никак служил в морской пехоте. Спасибо тебе, братишка, за приятное знакомство. Побольше бы на земле добрых людей было, оно бы, братишка, дела лучше шли. И, может, войн не происходило. Держи! – Цветков протянул руку, и Клементьев, секунду поколебавшись, пожал ее.

Солнце уже припевало вовсю. Песок стал постепенно накаляться, так что на плоских местах, где не было следов и неровностей, жгло через подошву. Над лиманом летали чайки, а может быть, это были не чайки, а альбатросы, слишком уж они выглядели огромными. Дамба, до самого моря испещренная следами, была пустой: любители вставать рано уже прошли, а остальные еще нежились в постелях. Лиман и море слепили. Но в блеске лимана было больше темного, море же сияло чисто и ясно, как печь с расплавленным металлом. Кое-где в белом бурлении «металла» виднелись черные точки – головы людей. По сравнению с бесконечной пустынной косой их было так мало, что не верилось, будто это люди, казалось, что далеко в море ветер унес с берега какие-то предметы или это играют дельфины. Ветер, дующий оттуда, терял голоса людей по пути и доносил лишь неясный шум моря, шорох ракушечника, крики чаек и трение стеблей камыша друг о друга…

Потом Клементьев стал различать в шорохах и шумах ветра смех женщин, глухие крики мужчин, звонкие голоса детей. Но это не довлело, а подчинялось естественным звукам, переплеталось с ними, в то же время оставаясь самим по себе, как серебряные нити в толстом мотке пряжи.

Клементьев прошел мимо совсем маленького, плохо оборудованного пляжа: короткий навес на четырех необструганных столбах из старых сосен, несколько тяжелых облезлых скамеек на железной основе, наверно, принесенных из пансионата; высокий деревянный, поставленный на пригорке и потому гордо возвышавшийся над всей местностью туалет; два зонтика без верха, как жертвы урагана. Люди почти все были в море. На пляже копошились лишь несколько малышей, да в тени навеса играли в карты две толстые старухи в неожиданно пестрых и веселых купальниках.

Здесь людской гул забивал море и ветер, но был он какой-то робкий, неуверенный и, наверно, опадал кольцом вокруг пляжа в радиусе нескольких десятков метров…

Клементьев сел на лавочку недалеко от старух. Лавочка была узкой, расшатанной, доска – в дырах от вывалившихся сучьев, но все сооружение выглядело еще довольно крепким.

Клементьев сидел, опершись руками о доску, и наблюдал за купающимися. Сильный ветер с моря со скипом раскачивал его вместе с лавочкой. Вперед – назад, вперед – назад… Как на маленьких качелях… Ветер пах свежими водорослями и мокрым песком…

Наблюдать за купающимися было больно. Море слепило глаза. Действительно, очень похоже на плавку в доменной печи. Однажды Клементьеву довелось заглянуть в доменную печь. Там так же, как сейчас море, трудно и отчужденно кипел металл. Клементьеву подумалось, что сейчас море не воспринимает купающихся людей, не видит и не чувствуют их, что оно занято самим собой, своим движением… Море слишком старое…

Старухи увлеченно играли в карты. До Клементьева доносилось их бормотание:

– Шестерка треф…

– А я тебя бубной, бубной…

«Им осталось совсем немного, – думал Клементьев. – Всего несколько лет… А они играют в карты…»

У одной из старух было сердитое лицо. Видно, она проигрывала.

– Куда суешь черву?

– Какая же это черва? Это бубна, бубна…

«Сердиться из-за карт… – Клементьев отвернулся. – Живем так мало. Один миг. Лучше бы слушали море…»

А он? Он тоже сердится и переживает из-за чепухи…

И все… Почему он раньше, когда отдыхал, не слушал море… Вино, женщины, разговоры о производстве…

– Махлюешь, милая…

– Сама махлюешь!

– Проиграла, милая… Подставляй нос.

– Сама подставляй!

У края прибоя давно нерешительно стояли двое: маленький мальчик и маленькая девочка. Они стояли, взявшись за руки, голенькие, худые, незагоревшие, и зачарованно смотрели на море… Оно притягивало их, но они боялись его огромности, его безграничного движения… Море тихо подкрадывалось к мальчику и девочке, с шипением кружилось вокруг ног, лизало щиколотки, словно какое-то животное обнюхивало и облизывало неизвестное ему существо, потом уползало назад, оставляя на шипящем песке шипящие узоры, зеленые извивающиеся водоросли и живые камушки…