Счастливо, Ивушкин! Повесть-сказка

— Я все могу делать. Я все очень даже хорошо могу делать. Но только меня надо хвалить. У меня все из лап валится, когда меня не хвалят. — И Макосейка опять вздохнул. — А когда меня хвалят, у меня душа веселеет, и тогда я сею веселый мак. И все мне хорошо удается.

— А скажи, Макосейка, — начала было Луша, но он ее перебил:

— Тебе хочется головочку веселого мака?

— Как ты угадал?

— Потому что, — сказал Макосейка.

— Почему? — полюбопытствовал Ивушкин.

— Потому что. И все.

И он опять стал сеять в землю веселые брызги из решета.

— Какой ты умный, что все понимаешь просто "потому что", — снова похвалила Луша.

И Макосейка опять весь заулыбался. И рот у него улыбается. И глазки. И маленькие аккуратные ушки. И густая бурая шерсть. Он открыл маленький деревянный сундучок, который стоял тут же, возле кадки, и вынул оттуда две маковые головки.

— Это тебе, — сказал он Луше. — А это тебе, — и протянул обе головки Ивушкину.

— Да нам хватит и одной, — застеснялся Ивушкин.

— Берите, берите, — улыбался Макосейка. — Пригодится. Это же веселый мак!

— Спасибо. Ты добрый, — снова не позабыла похвалить его Луша.

Умница Луша! Хорошая, дельная лошадь!

— Послушай, а ты не скажешь нам, как найти сестру Летницу?

— Найдете, найдете, — сказал Макосейка. — Найдете в свой черед. Только разве есть у вас вода из загорного колодца?

— Нету никакой воды!

— Ну вот, видите. И у меня нету.

— Как же быть, ты, наверно, знаешь?

— Знаю, — сказал Макосейка. — Надо идти к колодцу и зачерпнуть воды. За белой горой. Вон, глядите.

Они стали глядеть туда, куда показывал Макосейка. Но там ничего, кроме неба, не было, а по нему плыли белоснежные, хорошо отстиранные Нотей облака.

— Там ничего нет, — сказала Луша.

— И мне ничего не видно, — подтвердил Ивушкин.

— Да как же не видно? — удивился Макосейка. — Ну, глядите еще.

Они снова пригляделись, и им показалось, что одно облако вроде бы не двигается. Это и была белая гора.

— Когда ж это мы туда доскачем? — сказала Луша. — Это сколько же времени пройдет?

Но в том-то и дело, что в "Нигде и никогда" никакого времени вообще не было. И до белой горы они добрались по-нашему в одно мгновение. И это было очень удачно.

Потому что дальше было так.

Глава десятая ВОДА ИЗ ЗАГОРНОГО КОЛОДЦА

— Я не понял: кто и куда пройдет? — спросил Макосейка.

— Время пройдет, — сказала Луша.

— Я с ним не знаком, никогда не встречался, — покачал головой Макосейка.

Ивушкин открыл было рот, чтобы объяснить медведю, что такое время, но ничего убедительного ему не пришло в голову. В самом деле, а как скажешь? Время — это всегда тикающий будильник, у которого внутри сидит электрическая батарейка, время — это когда кончился длинный и интересный день и уже надо ложиться спать, а спать совершенно не хочется. Время — это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить — никогда не находят. Однажды Ивушкин слышал, как папа сказал: "В главке только тянут время", но это для объяснения Макосейке, что такое время, никак не годилось. Поэтому Ивушкин рот закрыл и объяснять ничего не стал.

— Время это то, что всегда проходит, — сказала Луша, но Макосейка из этого объяснения все равно ничего себе не уяснил.

— Раз вам нужен загорный колодец, значит, надо оказаться за белой горой, — сказал Макосейка.

— Ты такой умный, Макосейка, — сказала Луша. — Ты нам объясни попроще, как это — "оказаться за белой горой"?

— Да чего же тут объяснять. У вас же есть ноги!

Выходила какая-то нелепица. Конечно, ноги у них есть. Но ведь до горы, которая едва виднеется, сливаясь вдалеке с облаками, ногами как раз идти далеко. Ноги не заправишь бензином, не включишь зажигание, не нажмешь на акселератор!

— Подними правую переднюю ногу, — скомандовал Макосейка Луше.

Луша так и сделала.

— Теперь поставь. Подними левую. Теперь правую заднюю. Теперь левую.

Луша послушно проделала всю эту гимнастику. А Ивушкин стоял и с удивлением смотрел на Лушу и ждал, что же от этого топанья то одной, то другой ногой произойдет.

— Что же ты стоишь? — вдруг обратился к нему Макосейка. — Ну же! Правой! Теперь левой!

И — трудно себе представить!

Не успел Ивушкин опустить левую ногу на землю и отпечатать на ней узорчатый след резиновой подошвы своих кед, как исчез из виду и симпатичный бурый Макосейка, и веселые, улыбающиеся поля красивейшего алого и белого мака. Все это куда-то подевалось. И оказались они с Лушей у подножия не очень высокой горы, которая была вся покрыта кустами черемухи. Черемуха цвела таким буйным цветом, что гора казалась вспененной, как будто неведомый великан развел целую гору мыла и вот-вот начнет пускать в небеса огромные и прекрасные мыльные пузыри. А пахло как! Точно кто-то только что разбил огромный флакон с хорошими духами.

Из черемуховых зарослей доносилась звонкая соловьиная песня.

Первой опомнилась Луша.

— Ты смотри, Ивушкин, — сказала она, — мы ведь не только горы достигли, мы ведь с тобой уже и через гору перебрались!