Счастливое недоразумение

– Боюсь, что да. Как жаль, что я не могу быть с моим дорогим мальчиком в его печали и беде.

– О, думаю, он довольно скоро оправится.

– Ты не понимаешь. Как и я, Генри одарен тонкой чувствительной душой.

Я приехала не за сочувствием – подозреваю, что вчера упустила шанс получить его благодаря бдительности Шада, – но причитания матери насчет Генри становятся утомительными.

Она чуть приподнимается, чтобы с трагическим видом махнуть рукой в сторону чайника. Я встаю и наливаю чай. Усилие не прошло даром, мать с измученным видом откидывается на спинку дивана.

– Где Джордж и папа? – спрашиваю я.

– На верховой прогулке.

– Почему они не взяли тебя? Уверена, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. Ты бы отвлеклась.

Мать пожимает плечами. По ее настоянию я читаю письмо, отметив обычную непоследовательность и отвратительное правописание Генри. Кроме сообщения о расторжении помолвки, неопределенного обещания скоро посетить Лондон и многозначительного комментария, что военная жизнь оказалась куда дороже, чем он ожидал, ему почти нечего сказать. Не испытывая материнских чувств, я не могу обнаружить в его строчках особого страдания.

– Непохоже, что он очень расстроен. Хорошо, что он храбро встречает неприятные обстоятельства.

В ответ на мою попытку привнести немного жизнерадостности, мама стонет.

Я осторожно отодвигаю в сторону бокал с кордиалом и ставлю на его место чашку с блюдцем.

– Мне жаль, что ты так несчастна.

Мама, я всегда несчастна, и я не знаю, что можно сделать для человека, который настроен страдать. Но она моя мама, и я должна спросить ее совета. Так что я с энтузиазмом пускаюсь в печальную историю Энн и ее ребенка (восхищаясь собственной осмотрительностью, я упоминаю, что в ее браке с Бирсфордом есть определенные сложности), рассказываю о внезапном появлении ее прежнего возлюбленного и его требовании бежать вместе.

– Что мне делать? Она не станет говорить со мной. И погибнет. Не думаю, что такой негодяй может перемениться, как она уверяет. Я не могу поговорить об этом со своим мужем. Мама, пожалуйста, посоветуй мне.

Какой-то звук слетает с губ моей матери. Слабый храп. Она все это время спала?

– Мама! Проснись! – Я гремлю чашкой, чтобы привлечь ее внимание.

Она не шевелится. Я трясу ее за плечо.

– Мама! – кричу я ей в ухо.

Мать что-то бормочет, причмокивая губами, и продолжает спать. Она мертвецки пьяна. Можно было бы сообразить. Я накрываю ее шалью и подсовываю ей под голову подушку. Интересно, вспомнит ли она хотя бы то, что я была здесь?

Моя мать подвела меня, и есть только один человек, который, полагаю, может помочь.

– Снова вы, – говорит леди Ренбурн. – Он сбежал с актрисой? Я слышала, что он бурно развлекался с какой-то потаскушкой в театре и буквально выволок ее из ложи Бирсфорда.

– Нет, мэм. Это была я. – Я сгоняю с кресла кошку и сажусь.

– Выпейте кларета. Мы в доме не держим чай. Один из томных молодых людей отправляется налить бокал.

– А как насчет того, что он стрелял в вас? Вы уже завели любовника? Не думаю. Ба, я слышала, леди Фринчинэм прятала своего любовника за ширмой в спальне, пока Фринчинэм осуществлял с ней брачные отношения. Потом они послали за устрицами и шампанским и начали все сначала. На этот раз...

– И не забудьте мальчика из рыбной лавки, который принес устриц, мадам, – промурлыкал Фрэнсис или Том, а может, и Джонни, поскольку я действительно не могу различить их.

– Что за манеры! – взвизгнула леди Ренбурн, стукнув его веером. – Не перебивай, когда я рассказываю. Ну, чего вы хотите?

– Вашего совета, мэм, в серьезном деле, однако... – Я задаюсь вопросом, как попросить, чтобы ее смазливые молодые люди удалились.

К моему удивлению, леди Ренбурн предвосхищает мою просьбу.

– Они, может, и самые пустые существа на свете, но осторожны и преданны, – говорит она. – И если я велю им хранить тайну, они слова не пикнут. Выпроводи я их из комнаты, у вас было бы больше неприятностей, они подслушали бы под дверями, это дало бы им карт-бланш сплетничать по всему Лондону.

Мне это кажется странным, но у меня нет другого выбора, кроме как доверять суждениям леди Ренбурн, и в присутствии молодых людей я снова пересказываю историю Энн.

– Так у этой кисейной барышни были коготки? – комментирует тетя Ренбурн. – Я так и думала. Уж слишком она хорошая, чтоб это было правдой, и этот болван Бирсфорд закрывает глаза на ее ошибки.

– Она мой друг!

– Сядьте, девочка. Выпейте еще кларета. Безусловно, это может повлечь большие неприятности. Но что, если тот молодой человек действительно любит ее, а она – его?

Я качаю головой:

– Для всех остальных, кто ее любит, она будет потеряна, а он может оказаться лжецом. Он уже поступил так однажды.