Счастливое открытие

Утреннія сумерки закрывали поля, дальній лсъ виднлся только какъ темная стна, загородившая свтъ. Вокругъ стояла мертвая тишина. Все живое еще непробудно спало. Одинъ только Никита не зналъ покоя. Онъ шелъ по дорог и мрачныя мысли изнуряли его. Когда гнвныя воспоминанія его утихли, на него напали слабость и отчаяніе. Добровольно покинувъ домъ, поля, дтей, жену, онъ теперь, среди сумерокъ, почувствовалъ себя пропадающимъ.

Быть можетъ, поэтому онъ очень обрадовался, когда за собой вдругъ услыхалъ стукъ телги. Сперва нельзя было разобрать, откуда раздается стукъ, но скоро позади Никиты. показалась лошадь съ телгой, въ телг виднлись вилы и грабли, а на передк сидлъ Иванъ Николаичъ, молоканинъ. При вид Ивана Николаича, Никита еще боле обрадовался: хотя они были разной вры, но уважали другъ друга и жили въ дружб. Поздоровавшись, они отправились вмст. Иванъ Николаичъ сидлъ на передк; Никита шагалъ подл него.

— Далеко-ли идешь, Никита? — спросилъ Иванъ Николаичъ.

— За тыщи верстъ, Иванъ Николаичъ, — сказалъ Никита слабымъ голосомъ.

— Надолго-ли?

— Навсегда, Иванъ Николаичъ.

И, не дожидаясь разспросовъ друга, Никита во всемъ открылся ему. Онъ навсегда покидаетъ деревню и бжитъ за тысячи верстъ, чтобы ужь никогда не вернуться. Больше силъ его нтъ терпть домашній срамъ.

— Отъ страму и ухожу, Иванъ Николаичъ. Знаешь самъ мое житье, страмитъ она меня и въ будни, и въ праздникъ, изъ дальняго конца даже прибгаютъ смотрть наши драки. Все я перепробовалъ, — уговаривалъ и честью, и сурьезно училъ, — нтъ, не покоряется… Да что разсказывать, самъ знаешь житье мое.

Слушая Никиту, Иванъ Николаичъ задумался. Долго они молчали; Иванъ Николаичъ сидлъ на облучк; Никита понуро шагалъ возл него.

— Все ты перепробовалъ, говоришь? — наконецъ, спросилъ Иванъ Николаичъ.

— Какъ есть все! И честью, и сурьезно — ничто не беретъ.

Иванъ Николаичъ покачалъ головой задумчиво.

— Да, Никита, знаю я твое житье. На деревн вс съ уваженіемъ къ теб, а вотъ дома порядку у тебя нтъ… Такъ все перепробовалъ, говоришь?

— То-есть какъ есть вс способы! — съ отчаяніемъ возразилъ Никита.

Но Иванъ Николаичъ опять покачалъ головой.

— А не пробовалъ ты уваженія? Очень тоже хорошее средство, — задумчиво возразилъ Иванъ Николаичъ.

— Это въ какомъ же род? — спросилъ Никита съ изумленіемъ, и лучъ надежды освтилъ его темную душу.

— А это вотъ въ какомъ род. Варвара твоя умная и потому ты попробуй съ ней поумне… По-нашему, по-деревенски, мужъ завсегда желаетъ лупить жену свою, и которая баба силы не иметъ, та покоряется. Варвара же твоя умная, съ ней нельзя сурьезно.

— А какъ же?

— Съ ней надо съ уваженіемъ, — твердо проговорилъ Иванъ Николаичъ.

— Это, стало быть, мн покориться? — спросилъ съ недоумніемъ Нняита.

— Совсмъ даже не туда ты… Не покоряйся, а только отдай ей все, чего самъ отъ нея желаешь. Теб хочется, чтобы она не бранилась? А ты возьми, да самъ первый не бранись. Теб желательно, чтобы она чугуномъ не дралась? Не дерись и ты первый кнутовищемъ. А напротивъ, уважь и полюби, яко Христосъ возлюби церковь свою.

Никита недоврчиво слушалъ этотъ монотонный голосъ друга.

— А ежели она сама зачнетъ брехать, либо карябать?

— Не зачнетъ, ежели ты не пожелаешь. истинно теб говорю, не зачнетъ въ морду теб зазжать, ежели ты первый не зачнешь. Ну, только прямо теб скажу, кнутовища и прочіе сурьезные предметы надо ужь совсмъ бросить, не годятся они въ этомъ случа.

— Бросить? — недоврчиво, но уже съ признакомъ радости спросилъ Никита.

— Навсегда, чистосердечно оставь. Не зачинай первый страмиться и страмъ уйдетъ изъ твоего дому, и миръ поститъ тебя, — говорилъ монотоннымъ голосомъ Иванъ Николаичъ.

Здсь дорога раздваивалась; Иванъ Николаичъ долженъ былъ свернуть налво, Никит же слдовало идти направо. Но онъ въ нершимости остановился. Въ свою очередь, Иванъ Николаичъ, прежде чмъ совсмъ свернуть за уголъ перелска, еще разъ обратился къ пораженному Никит:

— Послушайся меня, Нивита, ступай домой и будешь благодарить меня съ теченіемъ времени.

На этомъ они разстались.

Никита проводилъ его взглядомъ и не трогался съ мста. Твердое ршеніе его уйти изъ дома навсегда разбилось теперь объ удивительныя, таинственныя слова друга. Но онъ не смлъ врить въ счастъе, которое тотъ предсказывалъ ему, потому что совтъ былъ чудной, небывалый. Семейная каторга была такимъ общимъ въ деревн порядкомъ, что никто не зналъ ничего иначе. Не зналъ и Никита. До этой минуты онъ наивно врилъ въ свое полное право учить жену кнутовищемъ и другими хозяйственными предметами; когда же Варвара воспротивиласъ такому воспитанію, то онъ счелъ себя несчастнымъ человкомъ, а когда Варвара въ ихъ борьб завоевала себ право воюющей стороны и на кнутовище отвчала «нечмъ попалл», то Никита увидлъ себя окончательно посрамленнымъ.

Прошло много времени съ той минуты, какъ Иванъ Николаичъ скрылся за лсомъ, а Никита все стоялъ на одномъ мст, терзаемый сомнніями, мыслями, нершительностью.