Счастливого Нового Года! (СИ)

  Сердце Ивана переполняло счастье, ведь нет ничего лучше, чем видеть какую радость ты можешь принести своим самым дорогим людям. Он стоял позади дивана, и любовался детьми и женой, которые рассматривали и любовались своими подарками. Потом Иван заметил, что под елкой осталась еще одна коробочка. Он подошел, аккуратно снял упаковку и увидел большой альбом, сделанный вручную и разукрашенный различными рисунками и украшениями из бисера и цветной бумаги. В альбом были вклеены его фотографии с женой и детьми в самые неожиданные жизненные моменты, к каждой фотографии были сделаны подписи и поясняющие картинки почерком жены и детей. На последней странице он увидел большой рисунок, изображающий всю семью с подписью: " Самому лучшему и любимому мужу и папе на свете!" Иван понял, что никогда в жизни не получал подарок лучше этого, сделанного собственными руками его детей и жены и пропитанного их самыми теплыми и нежными чувствами. Он подозвал к себе детей и жену и крепко их обнял.

  - Как же я вас люблю! -

  Клаус Циммерман уже стоял в коридоре. Одетый в теплую куртку и держа в руках большую бутылку шампанского, он дожидался, когда соберутся его дочери и жена. Уже послышались шаги детей по лестнице, как внезапно во всем доме погас свет. Клаус приоткрыл дверь и увидел что на половине улицы, вплоть до его дома, не горит свет, лишь дорожные фонари освещали проезжую часть. Он удивленно достал мобильный, собираясь позвонить в службу энергоснабжения и высказать им все, что о них думает - выключить свет у людей на новый год это было уже чересчур, но обнаружил, что сигнал сети отсутствует. Рядом возмущенно запричитала жена, пытаясь в свете мобильного найти сапоги.

  - Клаус, что случилось? Это у нас автомат выбило?

  - Да нет, это по всей улице света нет. Но у Ястребовых есть, думаю, как и планировали, пойдем к ним, а там уже ремонтники приедут и починят. - Клаус попытался успокоить жену, хотя сам внутри вскипал от злости.

  Дождавшись, когда жена с детьми оденутся, он вышел на улицу и повернулся в сторону улицы, на которой не горел свет. В свете фонарей, сквозь снежную завесу, он различил какую-то странную фигуру, идущую прямо посередине проезжей части, окутанную туманом. Внезапно, без особой причины, все существо Клауса, сковал первобытный ужас. Несмотря на мороз, кожа моментально покрылась испариной, к горлу подкатил комок тошноты. Хотелось ринуться бежать куда глаза глядят, но ноги сделали лишь пару неуверенных шагов, словно не подчинялись ему. Он медленно, через силу повернулся к жене и детям, и увидел, что их лица были перекошены от ужаса и немого крика. Фигура на улице приближалась и теперь все сильнее вырисовывались очертания. Это был мужчина, скорее старик, очень высокого роста, около двух с половиной метров, длинные серо-седые волосы покрывали почти все плечи и развевались, словно невесомые, на легком ветру, пепельная борода закрывала почти всю грудь. Из-под кустистых бровей не было видно глаз, лишь два черных провала. Обветренная кожа была испещрена морщинами и больше походила на кору старого дерева. Одет он был в длинную шубу с темно серым мехом наружу и подпоясанный толстой стальной цепью, звон от которой эхом отражался от стен домов. Из-под полы шубы, скрывая ноги старца, словно вытекал густой белый туман и волнами стелился вокруг него, все к чему прикасались его молочные щупальца, тут же покрывалось инеем. В одной руке старик держал косу, с длинным изогнутым лезвием, насаженным на выбеленный временем человеческий позвоночник, гипертрофированной формы. В другой нес за спиной большой мешок из грубой ткани, заполненный какими-то крупными предметами. Старец двигался медленно, словно плыл над землей, но низ шубы двигался, как при шагах. Воздух на всей улице замер, кроме звона цепи не было слышно ни звука, даже фонари перестали привычно трещать.

  Клаус еще раз попытался побежать, но лишь упал, больно ободрав колени. Ему хотелось кричать, но из груди вырывалось только бессвязное мычание. Его семья словно застыла, как восковые фигуры изображающие сцену из какого-нибудь фильма ужасов. Старец с каждой секундой был все ближе, до него уже оставалось лишь несколько шагов. Он повернул голову, и Клаус почувствовал на себе пристальный взгляд, хотя глаз старика не видел. Кончики пальцев обожгло холодом, разум сковали липкие пальцы ужаса, оставляя лишь возможность беспомощно наблюдать за происходящим.

  Старик подошел к его детям, которые так и стояли, не двигаясь, и протянул к ним руку. Девочки начали сгибаться резкими неуклюжими движениями, как механические куклы, у которых кончился завод. Через несколько секунд они застыли на земле в позах эмбриона. Старец опустил с плеч мешок и, поставив его на землю, развязал его. Взяв поочередно девочек за шкирку, как нашкодивших щенков, он небрежно бросил их в недра мешка. Клаус попытался встать, как-нибудь помешать старику, но тело ему не повиновалось. Клаудия так же стояла рядом, даже не моргая, в ее глазах застыла ужас и мольба.