— Как вам сказать? Если бы вы перестали быть журналистом и англичанином, кем всегда были, легко ли вы себя чувствовали? Я больше не тот, кем был, в этом все дело. Я снова хочу вернуться к жизни, для которой рожден. Той жизни, где все, что я умею, делает меня человеком, с которым считаются, а не щелкопером, как здесь у вас.
— В общем, снова стать прежним, тем же самым.
— Тем же? — переспросил Симон. — И да, и нет. Река не меняет русла, в ней меняется вода.
— Верно, — подтвердил Бэтист, который слышал их разговор. — Нам, как и вам, не нравятся ни перемены ради самих перемен, ни та форма жизни, когда «против» беспрестанно одолевает «за». Но после этого переселения мы, конечно, не будем уже жить по-старому.
— Значит, вы обрекаете своих детей навсегда оставаться только рыбаками, вы запираете их на острове, где самый умный вынужден будет ограничиваться начальной школой.
— Тоже верно! — воскликнул Бэтист. — Но многие ли у вас идут дальше? Разве поэтому надо эвакуировать жителей всех островов мира?
— Преимущества переселения велики, — сказал Симон. — Наши дети всегда будут с нами. Но и трудности немалые: нам не хватает специалистов. Признаюсь вам: эта проблема нас беспокоит.
Других беспокоили другие проблемы. Чуть поодаль дюжина молодых людей, взятых в кольцо репортерами, которые вовсю старались заставить их признать, что их вынуждали голосовать за переселение, отвечали без всякого волнения. Корреспондент «Таймс» по очереди тыкал пальцем в каждого:
— Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, каков ваш выбор, каковы его мотивы?
Мэтью и Рут проголосовали «за». Разве можно было дать родителям уехать одним и тем самым привести колонию к вырождению? Несовершеннолетние Барбара и Артур сожалели, что не смогли поступить так же, чтобы действительно стать добровольцами. По их мнению, на Тристане гораздо быстрее чувствуешь себя взрослым, хотя бы только потому, что с четырнадцати лет сидишь вместе с гребцами на веслах. На Тристане у молодежи не создавалось впечатления, будто они принадлежат к особому классу, избалованному, но бессильному и озлобившемуся в ожидании своего места в жизни. Рэндэл проголосовал «за». Он признал, что жизнь в Англии была легче, что она предоставляла больше возможностей, но ценой безжалостной конкуренции. Он предпочитает лучше бороться против вещей, чем против людей, и в случае необходимости вести более суровую жизнь, но не лишенную взаимопомощи и равенства. Адаме голосовал «за». Тем не менее он останется в Англии, чтобы пойти добровольцем на флот. Он не считал себя вправе, голосуя против возвращения, компрометировать остальных. Дженни и Лу, обе также несовершеннолетние и которые должны были выйти замуж, на месте, полностью одобряли решение вернуться. Ральф голосовал «за», будучи уверенным, что на острове он сохранит за собой право не соглашаться с некоторыми вещами. Лишь Джеймс признавал, что голосовал за возвращение потому, что таково было желание его отца; он не понимал, зачем ему надо было голосовать против. Как и Ральф, он считал, что главное — это не голосование, а его последствия, перемены, которые предстоит навязать старшим.
— Какие перемены? — спросил корреспондент «Тайме».
— Техника — это неплохо, — ответил Джеймс. — Так же как и немного комфорта. Если не становиться их рабами, как вы. Мы, молодые, к тому же хотели бы чаще принимать участие в делах. Теперь мы это можем. Все, чему мы научились на производстве, нисколько не делает нас квалифицированными рабочими в Англии, где всегда найдутся лучше нас. Но на Тристане у нас лучшие шансы, потому что мы уже превосходим стариков.
— Ах, вот как! — воскликнул корреспондент «Таймс».
Ничего другого сказать он не успел. Идя между специалистом из министерства по делам колоний и миссис Гринвуд, возвращался сияющий Уолтер. В руках у него дрожал протокол голосования.
— Да! — крикнул он. — Ста сорока восемью голосами против пяти. Министерство, которому мы сообщили об этом, просило меня пожелать вам от его имени счастливого возвращения. Транспортировку берет на себя правительство, она будет проведена в два этапа…
Слова Уолтера потонули в радостных криках.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
«Буассевэн», которого пять дней трепала буря, лег в дрейф при относительном затишье.
— Повезло! — заметил капитан.