Счастливые привидения

Тело утратило стойкость, и только дух еще как-то сражался. Ей было необходимо возродить себя к жизни, и только живое тело могло ей в этом помочь.

— Расскажите о вашем привидении, — попросил я лорда Латкилла. — Она очень ужасна?

— Совсем нет! Считается, что она красавица. Сам я не видел ее и не знаю никого, кто бы видел. Мы надеялись, что вы приедете — и она не устоит. Понимаете, у мамы было видение на ваш счет.

— Нет, не понимаю.

— Ну, конечно! Вы тогда были в Африке. Медиум сказал: «Этот человек в Африке. Я вижу „М“, две буквы „М“. Он думает о вашей семье. Хорошо бы, он пожил с вами». Мама очень удивилась, а Карлотта тотчас воскликнула: «Марк Морьер!»

— Поэтому я пригласила тебя, — торопливо проговорила Карлотта, оборачиваясь и прикрывая ладонью глаза.

Я засмеялся, но ничего не сказал.

— Естественно, — продолжал лорд Латкилл, — вам не обязательно занимать эту комнату. Мы приготовили для вас еще одну. Хотите посмотреть?

— Как привидение проявляет себя? — спросил я, уклоняясь от ответа.

— Ну, я не очень-то в курсе. Кажется, она ведет себя вполне прилично, но больше я ничего не знаю. Для всех, кого она посещала, она была persona grata[51]. Даже gratissima!

— Benissimo[52]! — отозвался я.

Появившаяся в дверях служанка что-то неясно произнесла, и я не разобрал, что именно. Все в доме, кроме Карлотты и лорда Латкилла, говорили очень тихо.

— Что она сказала? — спросил я.

— Спросила, останешься ли ты в этой комнате? Я сказала, что, наверно, ты предпочтешь другую. И еще, будешь ли ты принимать ванну? — отозвалась Карлотта.

— Да!

Карлотта отдала распоряжение служанке.

— И, ради всех святых, говорите громче, — попросил я пожилую вымуштрованную служанку в накрахмаленном воротничке, все еще стоявшую в дверях.

— Слушаю, сэр! — тоненьким голоском крикнула она. — Ванну горячую или теплую?

— Горячую! — прорычал я, словно выстрелил из пушки.

— Слушаю, сэр, — вновь пропищала она, после чего, сверкнув глазами, повернулась и исчезла.

Карлотта засмеялась. Я вздохнул.

В шесть часов мы сидели за столом. Розовый полковник с желтыми кругами под голубыми глазами сидел напротив меня, типичный старикан с больной печенью. Рядом с ним расположилась леди Латкилл, наблюдавшая за всеми словно бы издалека. Ее нежное розовое лицо казалось обнаженным, и с гвоздиками зрачков в глазах вполне сошло бы за лицо современной ведьмы.

Слева от меня сидела молодая смуглая женщина с узкими смуглыми плечами, на которые было накинуто нечто прозрачное. У нее была смуглая шея, и ничего нельзя было прочитать в невыразительных желтовато-карих глазах под прямыми бровями. Она была неприступна. Пару раз я попробовал с ней заговорить, но не тут-то было. Тогда я сказал:

— Я не расслышал ваше имя, когда леди Латкилл представляла меня вам.

Желтовато-карие глаза несколько мгновений изучали меня, прежде чем она произнесла:

— Миссис Хейл! — Она посмотрела через стол. — Полковник Хейл — мой муж.

Наверно, у меня на лице отразилось изумление. А она почему-то долго смотрела мне в глаза тяжелым взглядом, словно с особым значением, но я так и не понял, что она имела в виду. Поглядев на лысого розового полковника, склонившегося над супом, я снова взялся за еду.

— В Лондоне было весело? — спросила Карлотта.

— Нет, — ответил я. — Сплошная скука.

— Неужели совсем ничего хорошего?

— Ничего.

— И ни одного приятного человека?

— Ни одного из тех, кого я бы назвал приятными.

— А кого ты считаешь приятным? — с коротким смешком спросила она.

Остальные сидели, словно, каменные. Наши слова как будто падали в глубокое ущелье.

— Ах! Если бы я знал, поискал бы их! Во всяком случае, несентиментальных, без дурацкой показной слезливости и душевной мерзости.

— Ты это о ком? — поглядела на меня Карлотта.

Только в ней чувствовалось подавленное озорство. Остальные, сидевшие за столом, больше напоминали скульптурные изваяния, чем живых людей. Слуга внес рыбу.

— Я? Ни о ком. Обо всех. Нет. Полагаю, я думал о Памятнике погибшим.

— Ты был там?

— Меня занесло туда случайно.

— Ну и как? Трогательно?

— Прошибает, как ревень или александрийский лист!

Карлотта фыркнула и, оторвавшись от рыбы, посмотрела мне в глаза.

— Что там не так?

Я обратил внимание, что перед полковником и леди Латкилл поставили по тарелочке с рисом, без рыбы, и их обслужили во вторую очередь — вот это смирение! — и они не пили белое вино. Перед ними даже не поставили бокалы. Их отчужденность от всех остальных была так же очевидна, как снег на Эвересте. Время от времени вдовствующая леди пристально вглядывалась в меня, словно белый горностай из снегов. От нее так и веяло холодом добродетели, словно она была хранительницей всех благих тайн: отрешенная, унылая и уж точно знающая всё лучше кого бы то ни было. А я со своей болтовней изображал мифическую блоху, которая скачет по леднику.

— Не так? Всё… всё было не так. Шел дождь, толпа заливалась слезами, дождь поливал обнаженные головы. Слезливые эмоции, мокрые хризантемы, колючий лаурестинус! Пар поднимался от переполненной чувствами, мокрой толпы! Нет, нет, такое нельзя разрешать.