Счастливые (сборник)

Раковины были нежные, почти совсем незакрученные, и позади уха была такая длинная вмятинка, узкий желобок. Он провел по нему пальцем, потрясенный полной неизменностью осязательного ощущения. Лиля захихикала и передернула плечом:

– Шурик, щекотно!

Она подняла руку, потрепала его по волосам – ласково и по-матерински.

– Я когда ходила беременная сыном, почему-то была уверена, что он будет на тебя похож, что у него будут волосы, как у тебя, и глаза. А он рыжий.

– А у тебя сын? – удивился Шурик.

– Четыре года. Давид. Он с мамой теперь живет. У меня ведь стажировка в Японии… Я там работаю с утра до ночи. И я его с ней оставила… Ну, пошли, пошли…

– В квартиру? – спросил Шурик.

– Нет. Это будет слишком. Соседи у нас были вреднющие, только Нина Николаевна была милая. И вообще – слишком душещипательно получается. Пошли просто гулять. Мне страшно нравится. И времени не так много, мне же еще эту чертову коробку везти. Давай в Замоскворечье!

Они вышли из подъезда – на противоположной стороне стояла Светлана с лицом сосредоточенным и бледным. Она сопровождала их издали от самой гостиницы, куда поспела раньше их.

Шурик встретился с ней глазами. Она отвернулась к стене и стояла, как наказанный ребенок, – носом в угол. Дикое, жуткое унижение… Попалась!

Шурик замер. Он давно уже знал об этой слежке, но делал вид, что не замечает, чтобы ее не уличать. Но теперь он неожиданно разозлился: вот мерзость, шпионство отвратительное… Но тут же отвернулся, сделав вид, что ничего не произошло, и потянул Лилю за руку.

– Такси! Такси! В Замоскворечье!

Когда Светлана обернулась, Шурика с пигалицей уже не было.

61

Стемнело. Они несколько часов шатались с Лилей по дворам и дворикам, проскальзывали в проходы между заколоченными домами со следами пожаров – недавних или времен двенадцатого года, – в одном из глухих коробчатых дворов даже потанцевали: из распахнутого окна хлестала музыка, и Лиля вскочила, дернула Шурика за руку и завертела среди лопухов и битого стекла.

Ночь до отказа была набита густой и яркой жизнью: в глухом дворе, под церковной стеной трое лохматых подростков хотели их немного пограбить, но Лилька их весело и ехидно высмеяла, и тогда они захотели дружить и вытащили бутылку водки, которую вместе и распили в том же самом дворе. Потом они подглядели любовную сцену в беседке. Собственно, не любовную сцену, а половой акт, сопровождающийся монотонными женскими выкриками: «Поддай, Серега, поддай!»

Не успела Лилька отойти от смеха – запыхивающегося, запинающегося, с тонкими взвизгами, как увидели жестокое избиение пьяного парня тремя милиционерами и ушли, притихшие, в сторону, противоположную той, куда милиционеры уволокли парня. Они вышли в Голиковский переулок, нашли в нем чудесный двухэтажный особнячок тридцатых годов девятнадцатого века, с треугольным фронтоном и крохотным палисадником. Густая тень от двух больших деревьев, посаженных, вероятно, во времена, когда построили дом, укрывала крышу, и тем праздничнее сияла барочная люстра в окнах второго этажа. Пока они любовались особнячком, из него вышел круглый бородатый человек на кривых ногах с огромной овчаркой, и овчарка начала лаять и кидаться на Лилю с Шуриком, а человек очень вежливо попросил их отойти подальше, потому что собака молодая и плохо слушается команд, а он так пьян, что вряд ли ее удержит, если ей захочется порвать их на куски.

Он говорил с пьяной неторопливостью, собака рвалась в бой, и он мотался у нее на поводке, как воздушный шар.

Шурик с Лилей попятились, в это время из двери вышла светловолосая красавица, сказала негромко: «Памир, ко мне!» И свирепая собака, мгновенно забыв о своих охранных обязанностях, поползла к ней чуть ли не на брюхе, сладко повизгивая, а бородатый человек выговаривал с явной обидой:

– Зойка, это же я с тобой живу, а не Памир, почему от тебя все мужики тащатся? Памир, ну что ты в ней такого нашел, два глаза, два уха, п…а да ж…а! Баба как баба!

– Гоша, поводок-то отпусти! Ну, иди сюда!

И она хозяйственно увела двух своих кобелей, а Лиля снова умирала от смеха:

– Шурик! Да здесь такое кино показывают, что Феллини делать нечего… Слушай, это так всегда было или только теперь началось?

– Что началось? – не понял Шурик.

– Театр абсурда, вот что.

«Это уже было. Что-то похожее было», – подумал Шурик, но про француженку Жоэль не вспомнил.