– Вот черт! – громко ворчу я себе под нос, но не уходить же, когда пошла игра, а потому я упираю кулаки в бедра и твердо заявляю: – Люси не проклята. Клянусь тебе! Наоборот, она наконец-то нашла свое счастье. Я точно знаю, потому что сама была тому свидетелем. Это, может, и не те отношения, которые ты себе представляла, и тебе потребуется какое-то время, чтобы к ним привыкнуть, но твоя дочь действительно счастлива. Она встретила особенного человека и полюбила. Ее любовь прекрасна, она настоящая и чистая. И никто: ни ты, ни дядя Винни, ни это чертово проклятие – не сможет заставить ее отречься от своей любви. – (Кэрол начинает плакать.) – По-моему, у тебя два варианта, – уже мягче говорю я. – Ты можешь стать суперкрутой мамой и принять свою дочь такой, какая она есть, или…
Тетя сама озвучивает второй вариант:
– Или превратиться в узколобую жалкую гомофобку, как выразилась Лучана, и потерять ее навсегда.
– Да, все так и есть, – слабо улыбаюсь я.
– Она слишком о многом просит. – Кэрол закрывает лицо ладонями. – Боюсь, это невозможно…
– Это возможно. – Я обнимаю ее за плечи. – Жизнь покажется тебе гораздо интереснее, когда ты научишься говорить «А почему бы и нет?». Поверь, в этом мире нет ничего невозможного.
За спиной тети появляется Люси с новым смартфоном в руке. Кэрол торопливо уходит, словно для нее невыносимо находиться рядом с дочерью. Люси жестом приглашает меня зайти в дом, а сама болтает по телефону:
– Эй, Поппи, угадай, кто ко мне пришел?
Она нацеливает на меня смартфон. Я улыбаюсь в ярко-желтый экран и представляю, как бабушка с дедушкой сидят на своей площадке на крыше.
– Привет, тетя Поппи!
Я вся дрожу от радости. Мне так хочется назвать ее бабушкой и признаться, что я знаю, как все было на самом деле. Но нет, пожалуй, я лучше подожду, пока она сама мне не скажет, когда мы снова увидимся в Равелло.
– Привет, солнце мое!
На экране наконец появляется лицо Поппи. Она не на крыше, а дома, сидит на диване рядом с торшером. И у нее на голове вместо парика розовая вязаная шапочка с ушками, как у котенка. Неужели тетя привезла эту шапочку из Америки? Я перестаю улыбаться. Что-то не так. Поппи в халате, и у нее не накрашены губы.
– Как ты себя чувствуешь?
– На все сто, – говорит Поппи, явно желая меня успокоить, и наклоняет голову. – А ты разве не должна быть на работе?
Я встаю рядом с Люси так, чтобы она могла видеть нас обеих.
– Мы возвращаемся в Равелло. – Я смотрю на Люси. – Да?
Кузина поворачивается в сторону кухни и вытягивает шею, как будто надеется, что мама нас подслушивает.
– Да, черт подери!
Поппи хлопает в ладоши:
– Эмилия, а ты нашла, на кого переоформить аренду квартиры?
Я присаживаюсь на подлокотник дивана:
– Да, и уже готова съехать.
Поппи понимающе улыбается:
– О, дорогая, у меня такое предчувствие, что теперь, когда ты обрела свой голос, многое может пойти наперекосяк.
За спиной Поппи появляется Рико – мой дедушка, – он входит в комнату с чашкой чая на блюдце. А где же бокал вина? Или хотя бы кофе? Итальянцы пьют чай, только когда больны.
Рико наклоняется:
– Guten Tag, Emilia[80]
.Его лицо так близко к экрану, что мне невольно делается смешно.
– Guten Morgen[81]
. У нас здесь еще утро, Рико. Как поживаешь?– Прекрасно, – отвечает он с грубым немецким акцентом. – А вот жена меня беспокоит. Проснулась сегодня с мигренью.
Я вскакиваю на ноги:
– Мы с Люси вылетаем первым же рейсом.
Поппи отбирает у Рико телефон.
– А как там моя сестра? – спрашивает она, и теперь в ее голосе явственно звучат настойчивые нотки. – Ты с ней поговорила?
У меня сердце кровью обливается. Поппи все еще надеется на прощение той, которая не желает ее прощать. Она умоляюще смотрит на меня, ждет и надеется услышать, что сестра любит ее.
Больше всего на свете мне хочется сказать ей правду. Сказать, что ей не нужна любовь Розы, что ее сестра злобная манипуляторша и просто не способна никого простить.
Но я заставляю себя улыбнуться:
– Да, Роза просила передать тебе… – Я выдерживаю паузу, чтобы унять дрожь в голосе. – Она сожалеет о том, что между вами случилось.
– Она меня прощает?
Я киваю и с трудом шепотом произношу слова, которые моя собеседница так хочет услышать:
– Да, она тебя простила. – (Поппи зажмуривается, я слышу ее тихий стон.) – Сестра любит тебя, – добавляю я.
Поппи опускает голову, у нее с кончика носа капают слезы.
Рико подходит ближе и салфеткой промокает ей щеки.
– Что я тебе говорил? Тебя любят. Тебя простили. – Он поднимает голову и смотрит на меня. – Спасибо, Эмилия. Наконец-то она обретет покой.
Не знаю, может, и не следовало обманывать Поппи, но мне хочется думать, что Роза, где-то в глубине своей зачерствевшей души, хотела бы сказать умирающей сестре то, что она так боится произнести вслух.
На полу посреди комнаты лежит раскрытый чемодан. Я упаковываю последний свитер и захлопываю чемодан, потом достаю из шкафа кошачий корм, и тут кто-то стучит в дверь.