Счастливые сестры Тосканы

Он берет меня за руку, и мы идем по узким, как велосипедная дорожка, улочкам с бутиками, обувными магазинами, мороженицами и ресторанами. На освещенные фонарями улицы просачиваются ароматы рагу из баранины с чесноком. Мы заходим в магазин, и я выбираю кожаные перчатки для Дарии. Красивая женщина за кассой, пробивая чек, с вожделением посматривает на Гэйба. Меня распирает от гордости. Неужели это действительно я, Эмилия Джозефина Фонтана Антонелли? Ну разумеется, я, какие тут могут быть сомнения!

Ужинаем в уютном ресторанчике в цокольном этаже старой художественной галереи. Владелец заведения – друг Габриэле. Когда мы выходим из ресторана, на улице уже совсем стемнело, а воздух стал прохладнее. Гэйб обнимает меня одной рукой за плечи.

Мы бредем по площади Синьории, совсем как когда-то моя прекрасная тетя и ее возлюбленный с волосами пшеничного цвета. Нас обгоняет компания смеющихся подростков. Две пожилые женщины – с идеальными прическами, в темных пальто и туфлях на низком каблуке – гуляют под руку. Я думаю, это вечерний ритуал двух старинных подруг.

Останавливаемся напротив статуи Давида. Я разглядываю обнаженного мальчика-пастуха. Таким он был, когда оценивал своего противника – великана Голиафа. Решительное лицо и совершенное тело. Гениально. У меня от восхищения пропадает дар речи; даже не верится, что Микеланджело был простым смертным.

– Это копия, – говорит Гэйб и берет меня за руку. – Настоящую статую, чтобы она не разрушилась под воздействием осадков и выветривания, еще в тысяча восемьсот семьдесят третьем году перенесли в Галерею при Академии изящных искусств. Если хочешь на нее посмотреть, можем завтра сходить.

Я качаю головой:

– Мы завтра уезжаем.

– Ах да. Ну тогда отложим до следующего раза. – Он крепче сжимает мою руку.

Радость, как пузырьки, заполняет меня всю: кажется, еще немного – и я взлечу.

Идем дальше. Мимо быстро проходят молодые люди, которые говорят на незнакомом мне языке. Их взгляды на секунду задерживаются на нас, словно мы с Гэйбом излучаем какую-то особую энергию.

Мое внимание привлекает странный звук. Габриэле тоже его слышит. Да это же скрипка плачет и манит нас к себе. Мы, не перемолвившись ни словом, ускоряем шаг. Напротив Лоджии Ланци – это аркадное строение со множеством статуй, своего рода музей под открытым небом – собралась толпа. Гэйб тянет меня вперед. Мы пробираемся сквозь толпу, и я вижу: под одной из арок играет на скрипке молодой блондин в джинсах и футболке.

– Рико, – шепчу я и прикрываю рот ладонью.

Рядом с ним стоит симпатичная рыжеволосая девушка. Она закрыла глаза и некоторое время раскачивается в такт музыке. А потом ангельским голосом начинает петь «Ave Maria».

Я чувствую озноб. Вся площадь словно бы разом притихла. Люди молча идут на волшебные звуки. Голос девушки отражается от вымощенного плиткой пола; у нас над головами проносится птица – она летит куда-то в ночь, и ее крылья хлопают в такт музыке. Кажется, даже статуи малоизвестных мастеров в глубине Лоджии Ланци слушают прекрасную музыку.

– «Ave Maria, – поет девушка, – gratia plena»[58].

Слезы застилают глаза. Габриэле притягивает меня к груди, обнимает двумя руками и упирается подбородком мне в макушку.

– «Ave, аve, Dominus»[59].

Голос певицы надрывает сердце и проникает в самую душу. Песня звучит все громче. Слезы текут у меня по щекам. Девушка берет последнюю ноту. Музыка умолкает. На площади на секунду воцаряется тишина, а потом слушатели разражаются аплодисментами.

– Браво! – сквозь слезы кричу я. – Браво!

Я поворачиваюсь к Гэйбу. Он сияет, и щеки у него тоже мокрые от слез. Он обнимает меня, но мы оба не в силах вымолвить ни слова. Да этого и не нужно. Как однажды сказала моя мудрая тетя: «Когда становишься свидетелем волшебства, пропадает дар речи».

Полночь. Двигатель мотоцикла смолкает, и я слышу звуки ночи: где-то вдалеке воет собака, громко стрекочут цикады. Габриэле за руку ведет меня по дорожке к гостинице. Мы заходим внутрь, пол скрипит, словно дом приветствует нас. Янтарный огонь в очаге слабо освещает кухню. Мы сразу идем к лестнице.

У меня в груди бьют крыльями дюжины колибри. Поднимаемся по лестнице. Может, войти в его комнату? Мы уже почти на самой площадке. Или мне следует идти дальше, в свою спальню под крышей?

На лестничной площадке Гэйб останавливается и поворачивается ко мне. Я так волнуюсь, что не могу дышать. Он вопрошающе смотрит на меня в темноте. Берет локон моих волос и наматывает его на палец. Сердце грохочет в груди. Его сильная рука обнимает меня за шею и притягивает к себе. Я чувствую на щеке его жаркое дыхание. Рот Габриэле всего в паре дюймов от моего. Отступать поздно: наши губы наконец встречаются.

У меня кружится голова, мой рот наполняет сладкий вкус портвейна. Меня бросает в дрожь. Я отступаю на шаг.

– Давно не практиковалась, – признаюсь я и сдавленно хихикаю. – Утратила навык.

– Не прибедняйся, Эмилия. – Гэйб снова притягивает меня к себе, но я упираюсь рукой ему в грудь.

– Серьезно. В последний раз это было одиннадцать лет назад.

Он прикладывает палец к моим губам: