Счастливые слезы Марианны

Должно быть, Бето в отца. Его увлеченность занятиями в школе художественного мастерства была очевидна.

Впрочем, она догадывалась, что если его выбор и был как-то связан с наследственностью, то, помимо этого, была и другая причина.

Марианна помнила исповедь Бето, его удручение по поводу того, что Марисабель — девушка не его круга.

Широко открытыми, восхищенными глазами наблюдал он за ее балетными занятиями. С трепетом и робостью открывал ее альбомы великих художников прошлого и настоящего. Как в храм, входил в ее комнату, увешанную разноцветными афишами, уставленную керамикой доколумбовской Мексики. Раскрыв рот, слушал ее беседы с Джоаной о балетных спектаклях, на которые те иногда приглашали и Марианну с Бето.

Теперь все чаще и увереннее Бето участвовал в разговорах об искусстве.

Один из профессоров школы, их знакомый, которого они с Луисом Альберто встретили, тепло отозвался о Бето:

«Он учится не только разумом, но и сердцем. Такие встречаются не в каждом десятке».

На вопрос, какой из видов искусств станет его профессией, он пока не мог ответить.

«Еще есть время, пусть он занимается тем, что ему по душе, — говорил Луис Альберто. — Даже если он решит стать инженером, знание искусства только поможет ему».

Глава 18

От Марианны не укрылось то, что Бето уехал в плохом настроении.

Накануне, вернувшись домой, он тут же лег спать. Марисабель, которую Умберто привез часом позже, вскользь упомянула о том, что видела Бето с Лили в кабаре «Габриэла». И Марианна поняла, чем объясняется мрачное настроение Бето. Несомненно он ревнует Марисабель.

«Надо будет поговорить с Лили, — решила Марианна. — Пусть оставит Бето в покое. Да и Умберто хорош. Неужто не понимает, что он всего лишь манекен в интригах Лили и капризах Марисабель?»

— Виктория выступала? — спросил за завтраком Луис Альберто.

— О! Неукротимая Виктория! Она чудо! — Марисабель восторженно прижала руки к груди. — Жаль, что мы увидели лишь конец ее выступления.

— Может быть, и мы сходим посмотреть на нее в новой программе? — спросила Марианна.

— Непременно, дорогая, — ответил Луис Альберто, потеребив мочку уха и кашлянув.

Этот жест Марианна хорошо знала и любила, — искреннее раскаяние Луиса Альберто в какой-либо былой оплошности. Обычно он тут же вскидывал глаза, чтобы поймать взгляд Марианны, и когда ему это удавалось, она с улыбкой кивала и прижмуривала глаза в знак примирения и любви: что было, то прошло, и не надо вспоминать об этом.

Раскаяние очищает душу, а Марианне неизменно было присуще желание прощать. Наверно, только это и сохранило их любовь.

Скольким женщинам не дано отрешиться от желания напоминать мужьям о былых прегрешениях. Как профессиональные счетоводы, они суммируют каждую промашку. Иногда и трех жизней не хватит, чтобы замолить грехи. Вот и уходят мужья, чтобы начать новую жизнь…

Что и говорить: хорош был Луис Альберто, когда Виктория с подругой привели его, пьяного, домой, и он представил им Марианну как «любовницу вора и продавца лотерейных билетов»!

Марианна помнила растерянное и суровое лицо Виктории. Она почувствовала ее симпатию к себе.

При всем при том, редкостная красота Виктории не осталась ею не замеченной.

И конечно же она почувствовала, что независимой и честной девушке нравится Луис Альберто.

Догадывается ли он сам об этом? И что испытывает этот в прошлом ресторанный тигр, ощущая на щеке поцелуй Виктории, когда они изредка навещают танцовщицу в ресторане-кабаре «Габриэла»?

Глава 19

То же самое хотел знать и Блас Кесада.

Мнение Вивиан о том, что Луис Альберто нравился и, по всей видимости, продолжает нравиться Неукротимой Виктории, было как нельзя кстати.

Однако куда больше Бласа занимала мысль, нравится ли Виктория Луису Альберто, и если нравится, то в какой мере?

Опытный преступник, называвший себя в данный период своей жизни на воле Бласом Кесадой, проведал о существовании дона Луиса Сальватьерра и его жены Марианны в тюрьме от опустившегося красавца Диего Авиллы.

Мать Бласа Кесады, манекенщица, была кубинка, она зачала его от неведомого Бласу мексиканца во время короткой поездки в Мексику за несколько лет до кубинской революции.

В Гаване Блас закончил школу с художественным уклоном и поступил на работу помощником режиссера на киностудию в гаванском предместье Кубанакан. Он увлеченно осваивал новое дело.

Во время пресловутой кампании по борьбе с буржуазными влияниями, когда специальный сектор революционного министерства внутренних дел устроил гонения на наркоманов, гомосексуалистов, лесбиянок и на любого, чье поведение и вид могли показаться «буржуазными», одна из соседок Бласа по коттеджу, в котором он жил с матерью, написала на него лживый донос как на гомосексуалиста. Цель была проста, как кожура от банана, которую бросают под ноги прохожему. Стараниями соседки Блас «поскользнулся»: после унизительных допросов его с матерью выселили из их половины коттеджа, которую «революционно бдительная» соседка тут же и присовокупила к своему жилью, где припеваючи зажила со своим любовником.

От нервного потрясения мать слегла и вскоре умерла.