Счастливые сны. Толкование и заказ (СИ)

И другое понял я — зачем мне это озарение было: должен я дальше в сонных чертогах пространства отныне другим идти способом и вести себя по-другому. Совсем по-другому надо действовать, если хочу я, чтобы дальнейшие ложные картины растаяли и очистилась спасительная даль. Не надо больше бороться, драчунов дальше этой линии не пускают. С женщиной той я потом несколько раз встречался, втайне, конечно. Однако вот какая странная история вышла: ни разу у нас не возникло того чувства Счастья, которое в тот первый раз мы оба испытали. Напрасно мы друг друга в объятиях сжимали — не выдавить счастья силой. Видать, на один раз только и хватило нашей Любви. Как спичка — один раз вспыхнула, а второй раз, сколько ни чиркай по коробку — не зажечь: головка-то сгорела. Приятно, конечно, было, а Счастья не было и близко в помине. Быть может, по этой причине, чтобы как-нибудь добрать чувства, стала она требовательной, хотела нашу близость на людские глаза выставить, чтобы все видели, как она со мной счастлива... Тут мне и пришлось отдалиться от нее окончательно, потому что первое отдаление сразу обозначилось. Не знаю, если бы Счастье наше длилось, может, по-другому все обернулось. Но тут судьба меня остерегла от опрометчивости: видать, не для житейской услады была отпущена мне та встреча.

Эта женщина меня тогда стала по-всякому преследовать, домогаясь, на худой конец, хотя бы просто голой близости. Винилась, упрашивала (это в ней память про чувство Счастья жила). Приходилось уступать порой, но как только я это делал, она тут же с претензиями и упреками на меня обрушивалась и обвиняла в эгоизме. Прямо задачу мне задала, потому что не знал я, как от нее избавиться по-хорошему, чтобы не вышло «овеем ненужного мне тогда скандала. Я совсем ведь другим был занят, передо мной совсем другие просторы распахнулись, не до житейской склоки с бабой мне было, пусть и красивой.

ОПАСНЫЕ СВЯЗИ

Я тогда, вооруженный этим новым знанием Счастья, как в пучину, смело в сновидения свои нырну. Не понимал, что знания мало — нужен еще опыт. По неопытности я чуть в беду не попал, потому что стал, не долго думая, я в снах своих соединяться подряд со всеми и со всем, что мне чудилось. Я и наяву стал всем объятия распахивать, но про то я попозже расскажу. А в снах и грезах личных я так себя настроил, что, не дрогнув, бывало, шагну навстречу и объятия искренне распахиваю, буквально готов был сойтись с кем угодно. Другое дело, что с женским образом доходило до близости эротической. Когда же мужик попадался, то хватало простого дружеского объятия и никакой извращенности не требовалось, хотя и к этому я был готов.

Однажды друг мой мертвый приснился, да так явственно, так режуще отчетливо, как наяву не бывает. Обрадовался я, будто вернулся он наконец, хотя и знаю, что из загробного мира он пришел. Что умер однажды. Ну, думаю, порасспрошу хоть. Сознание Дневное: знаю, что сплю, и вижу его в сонной яви. И по мере того как радость моя растет и сознание крепнет, его облик и фигура — стираются! Пытаюсь удержать изображение — и не в силах! Так и стерся, стушевался вначале режущий глаз образ. Видно, бес мне являлся, приняв вид и фигуру друга. Какая-то недобрость была с самого начала во всем облике. Слишком Виктор, слишком бодр и весел, слишком отчетлив...

1 апреля — у него зрачки, как у кошки — режущие, острые и от моего искреннего объятия стал он блекнуть, мутнеть, пока не пропал: прямо в воздухе растаял. В другую ночь мне приснилась Трех-глазка: два глаза нормальное место занимают, а третий на щеке. Волосы у ней белые, светлые, золотые. Я глажу ей волосы и целую глаза с темными ресницами. Шепчу ей, люблю тебя!

Уже после, когда я очнулся в этой яви — понял, это я со своей душой соединился. И правда, большая сила в меня вошла с той ночи, от единства внутреннего.

С той ночи стал я входить в сновидение, себя не утрачивая. Никто мне не чинил помеху и поначалу я просто ошалел от новых открывшихся передо мной просторов. Тут и чужие вьются видения, и всякие фигуры заманчивые. Были еще, конечно, остатки дряни, но с ней и без крестных знамений я легко управлялся. Две вурдалачки как-то сгустились прямо перед глазами, и так пошло глумиться стали, зазывно изгибать чувственные свои линии... Я, понятно дело, внимания не обращаю, хотя и неприятно: никак не отлипают бабенки. "Сгиньте, — говорю, — а то напущу черную пакость и будешь мглеть, пока не со-мглеешь!" — говорю я одной из них. А подружка ее, дура, хи, хи-хи... Чего ты боишься, кричит. Он сам давно погас! Я и напустил в отместку за такое, напускаю черноту, пока они, как бумага под огнем невидимым, не пожухли, стали сворачиваться и чернеть...