Счастливые сны. Толкование и заказ

Однако явь эта была очень странная. Очнулся в полном сознании в темном месте... Вроде равнина какая с колючими кустами. Очнулся и понял, что все еще во сне я, что это я за границу, видимо, шагнул, победив темную силу¹. Сознание острое такое было. И что поразило в этой сонной яви меня, что ветер дул очень странно, со всех сторон одновременно. Ветер дул, а темные кусты — не шелохнутся. И вдруг слышу голос: "Чего ты хочешь?" — спрашивает голос, объяви, мол, желание свое — так я понимаю вопрос. Ну, думаю, и вправду добрался я до заветных мест, дошли детские просьбы до высокой силы (то, что свыше голос, в том сомнения не было). Я себя отчетливо помню и тут же желание объявляю:

— Хочу,— говорю,— спастись: живым на свободу выйти!

- А ты был счастлив? — спрашивает голос в ответ, и в то же мгновенье, еще не договорил голос последнего слова, меня озарило вдруг, так и полоснуло острым чувством: да ведь будь я счастлив — я к свободе, может, и не стремился бы так, с радостью и в довольстве свое пожизненное заключение отбывал. В одно тончайшее мгновение я понял, что не был я счастлив никогда!

— Господи! — взмолился я пустоте, скрывающей невесть что,— как же так?! Значит, и на свободе мне не будет лучше? Что же такое — Счастье?! — возопил я и тут же от нахлынувших чувств ясность сознания утратил. Очнулся совсем разбитым и с душой больною был весь тот день и все последующее время, пока ответа искал на вопрос, что такое человеческое счастье?

Было и подозрение в душе моей, что таким способом меня отвлечь хотели от замысла основного, заставить снова в жизнь погрузиться, и там, внутри жизни, искать интерес. А какой интерес может быть в нашей жизни, что вокруг нас течет мутной волной? Никакого и нет, если, конечно, ты не из тех, кто любит в мутной водице рыбку ловить — тогда другое дело... Однако быстро я понял, что подозрения мои наивны. А счастье — состояние души нашей — особое и у всех сходное. Другое дело, что краткость разная и сила чувства разнится. Как отчизна наша — переживают люди по-разному, а предмет один и тот же, без перемен. Другое дело, что само счастье описать нельзя! Счастье только узнать можно, когда оно к тебе придет.

А до того — неведомо чувство, все равно что у девицы, не испытавшей любовной утраты невинности, и сладость неведома. Другое дело, что не всегда сладость бывает у ггоступившейся честью, даже очень редко сопровождается боль потери сладким чувством... Не этоя искал, однако, не описание чувства, а искал ответа на вопрос, что есть счастье вообще, в смысле приема одного и того же, каким бы путем ни шел!.. Мучился ужасно, потому что понял — не пойму я про счастье, не сойти мне с места, навсегда я приморожен буду тоскливой мыслью к тому, чего не добрал я в этой жизни. А нет ностальгии страшней, чем по такому, чего никогда не было. Маразмом это называется! Трясина и слабоумие старческое!

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

— Господи! — возопил изо всех сил.— К тебе и детки мои обращались, и сам я воплю, и вопил неоднократно! И обещал Ты мне помочь! Так помоги же! Просвети! Что такое Счастье?!

Так я возопил, вложив в крик всю душу.

Да только чего зря кричать? Не может нас Господь просветить в том, чего мы прежде сами не испытаем. Это все равно, что бедному про богатство рассказывать: слушать станет с восторгом, а — не поверит! И тут страшные одолевать меня стали сомнения, снова и снова. И хоть понимал я смысл испытания: потому что нельзя уходить только от плохого и отрекаться от царства, которого нет. Надо вначале это царство приобрести и хорошее вокруг себя оценить, чтобы от него отказаться! Потому что, может, вся моя жизнь тюрьмой представляется именно оттого, что не было в жизни этой у меня Настоящего Счастья. И даже выберусь я ежели на волю, то потом тоской изойду, вспоминая и сомневаясь... Чтоб от мира отречься, надо им завладеть вначале... Такие всякие смущающие очень нехорошие мысли меня одолевали. Как я могу завладеть тем, чего мне доподлинно не надо? — вопрошал я себя безрезультатно. Как можно счастье от этой жизни испытать, если даже в большие начальники попадешь? Нет, тут что-то крылось совсем иное в отношении Счастья! Мучился я и метался. И домашние дела мои стали совсем плохими, потому что как-то я про все это заговорил по глупости, ну, и разумеется, жена моя невероятно обиделась. И справедливо, потому что так выходило, что никакого у меня с ней счастья не было: любая женщина огорчится от слов таких.