Счастливый билет. Моя настоящая жизнь. Том 2

Впоследствии спектакль был поощрен многими наградами: Ольга Яковлева получила Государственную премию, я – Национальную театральную премию «Золотая маска», а потом мы с целой группой актеров были награждены Премией Москвы. Но все это внешняя атрибутика, главное же то, что на каждом спектакле «Последних» для желающих его увидеть не хватало места, и каждый раз несколько человек смотрели его, стоя вдоль стены нашего маленького зала.

И это продолжалось все восемь лет, пока жил спектакль. Как человек театра могу свидетельствовать, что так не бывает, ведь это не комедия, не развлекательная драматургия, не пьеса с раздеванием или с героями, имеющими нетрадиционную сексуальную ориентацию. Это, наконец, не самая лучшая пьеса талантливого русского драматурга Алексея Максимовича Горького. Но, наверное, тем серьезнее достоинства этого спектакля и его режиссера Адольфа Шапиро, который спустя пять лет, в 2000 году, был приглашен мною для постановки еще одной пьесы Горького – «На дне».

«На дне» – пьеса великая. Ее смело можно назвать упражнениями для роста актера. Такие огромные она дает перспективы профессионального роста актерам, занятым в ней. В ней та самая проблематика, через которую актеры приобретают бесценные умения, обогащая свою оснащенность. Людям необходима эта живая, больная, современная, горькая, мудрая и, несмотря на весьма трагический финал, оставляющая надежду на совершенствование человека пьеса. Для меня она, как всякое большое художественное произведение, звучит призывом к состраданию. Опровержением мыслей соцреалистического замеса насчет того, что человека надо «не жалеть… не унижать его жалостью…», что, собственно, было ложью по отношению к национальному характеру, по отношению к душевной потребности русского человека, который «жалеет – значит, любит», и было явным привнесением из немецкой рациональной философии. Да и события XX века с его апокалиптическим уничтожением человеческого достоинства, с его пренебрежением к человеческой жизни – все это как нельзя лучше иллюстрирует вечность проблематики пьесы Горького. Один поляк, переживший Освенцим, написал: «“Человек звучит гордо”, – писал Максим. Мне били в морду…» Казалось бы, конец века должен был закрыть эту проблему. Ан нет. Нет. В свои семьдесят семь лет я с сожалением констатирую, что человек мало меняется от Рождества Христова. Полагаю, что человек должен быть готов и к тому, что в морду бьют по-прежнему и что цена жизни – копейка… Но как говорил другой наш современник, «мы – не диагноз, мы – боль», и в этом смысле нельзя найти лучшего материала для театральной работы, нежели пьеса Горького «На дне».

В этом многолюдном спектакле, где все были на своем месте и все были хороши, получились дивные работы и у Дуси Германовой, и у Андрея Смолякова, и у Миши Хомякова, и у Саши Мохова, и у Виталия Егорова, и у Марины Салаковой, и у Славы Бойко. Роль Сатина играл приглашенный мною актер Александр Филиппенко. В спектакле были задействованы две совсем молоденькие девочки, на тот момент мои студентки: Оля Красько и дебютантка Кристина Бабушкина.

Дебюты есть свидетельство здоровья театра, его нормального жизненного тонуса, радости от наличия новых дарований. Оле Красько тогда едва исполнилось восемнадцать, но это была уже вторая ее большая работа в подвальном театре.

А я сыграл в спектакле роль странника Луки.

Зрителям, несомненно, запомнилось придуманное Сашей Боровским пространственное решение этого спектакля – зеркальное отражение зрительного зала подвального театра с рядами пронумерованных деревянных скамеек. Так тогда выглядел наш зал. Более интересного решения для крохотного сценического пространства Подвала, изображающего ночлежный дом в спектакле «На дне», сейчас и представить себе невозможно, когда сцена и зал «смотрелись» друг в друга…

«Ужин»

Я никогда не боялся экспериментировать, приглашая в театр и актеров, и режиссеров со стороны для сотрудничества в том или ином спектакле. Причем как очень известных, так и совсем неизвестных.

Для постановки пьесы французского драматурга Жан-Клода Брисвиля «Le Souper» («Ужин») в 1994 году я пригласил к сотрудничеству сразу двух известных людей: Армена Борисовича Джигарханяна и Андрея Сергеевича Смирнова, прославившегося фильмом «Белорусский вокзал». Кстати, «Ужин» стал моей первой продюсерской работой – об этом речь пойдет позже.

Пьесу «Ужин» я привез из Парижа еще в девяностом году – мне передал ее Жан-Пьер Микель, тогдашний ректор Парижской консерватории, руководивший впоследствии театром Comédie-Française. Пьеса долго хранилась у меня, и только спустя несколько лет я решился извлечь ее из стола.

В тот самый момент произошло удивительное, почти чудесное совпадение Андрей Смирнов вдруг обратился ко мне с идеей: не хотел бы я вообще сыграть роль Талейрана в театре, на что я ответил, что хотел бы, что такая пьеса уже есть и что я приглашаю его ставить «Ужин».