Счастливый брак

Несмотря на свою бесстрашную и веселую способность знакомиться и находить общий язык с кем угодно в самых неблагоприятных ситуациях, Маргарет обычно нравилось оставаться дома и обедать с сыновьями. После этого она с удовольствием проводила вечер, уютно свернувшись на диване, за чтением какой-нибудь детективной истории из английской деревенской жизни, время от времени бросая взгляд на Энрике, который сидел перед телевизором и шумно комментировал то, что творилось на экране. Каждый раз она ласково и вежливо кивала в ответ на его едкие замечания о деятелях культуры, политиках и бейсболе. Иногда в комнате появлялись сыновья — им хотелось отвлечься от уроков или перехватить что-нибудь вкусненькое, и тогда Маргарет так же нежно и спокойно подзывала их, чтобы обо всем расспросить и обнять.

В этом убежище, окруженная своими мужчинами, Маргарет могла счастливо существовать неделями, но когда пробуждалась от спячки, то любила устраивать шумные праздники. На свое пятидесятилетие, за полгода до того, как ей поставили диагноз, она пригласила больше сотни человек; с половиной из них она отнюдь не была близко знакома; с несколькими вообще встречалась всего по одному разу. Маргарет настояла, чтобы она, Энрике, Макс и Грегори сами все готовили и подавали; Энрике пришлось потратить неделю, чтобы уговорить ее нанять хотя бы бармена. То же самое случилось, когда они отмечали окончание строительства своего дома в Мэне. Приходили люди, которых они едва знали, некоторых только в лицо, а Маргарет не спала всю ночь, трудясь над суши и крабовыми роллами, чтобы поразить Блу-Хилл-Бей.

В ней удивительным образом уживались отшельница и светская львица. Если бы до ее болезни Энрике спросили, как Маргарет будет прощаться с миром, он предположил бы, что она захочет увидеть как можно больше людей из всех тех многочисленных компаний, к которым так или иначе принадлежала. Но он не удивился, когда она свела к минимуму итоговое число гостей: она так же резко сократила контакты с людьми, когда узнала о своем диагнозе, и во время годичной ремиссии из всех связей с внешним миром возобновила только хождение в Олимпийский бассейн. С тех пор как появились метастазы, Маргарет ограничивалась общением только с самыми близкими.

То, что в качестве исключения выбор пал на Бернарда, было скорее свойственно прежней, здоровой Маргарет с ее непредсказуемым характером. Она никогда не была особенно близка с Бернардом. За предыдущие двадцать лет они встречались раз пять-шесть, и то случайно. Не считая одного телефонного звонка, Бернард игнорировал их во время ее болезни — а почему, собственно, он должен был вести себя иначе? Они не были друзьями. К тому же она никогда не принимала Бернарда всерьез. Он был, как она называла его, «тряпкой», и она не изменила своего мнения и теперь, когда весь мир им восхищался.

Писательским амбициям Бернарда не суждено было осуществиться. За минувшую четверть века он стал одним из ведущих критиков страны и, безусловно, самым заметным. Вот уже десять лет он рецензировал книги для «Нью-Йорк таймс», пять — кинофильмы для «Нью-йоркера», а также вел колонку в «Тайм». Он написал два бестселлера, в которых изложил свои размышления о культуре. Десять лет назад он начал постоянно появляться у Опры в роли этакого литературного просветителя. Этот образ со временем трансформировался в его нынешнюю роль — ведущего еженедельного, очень популярного у обывателей шоу с участием знаменитостей, перед которыми, как казалось Энрике, Бернард откровенно заискивал.

— Ты шутишь, — сказала Маргарет, услышав, что от Бернарда пришло послание: до него дошла ужасная новость, и он хотел бы повидать Маргарет. Увидев такую реакцию, Энрике не стал отвечать на письмо, но через день позвонила секретарша Бернарда и монотонным голосом наговорила на автоответчик сообщение, что мистер Вайнштейн сочтет за честь, если Маргарет найдет время для встречи с ним.

— Сочтет за честь? — слабым хриплым голосом повторила Маргарет, криво улыбнувшись. Она находилась на полпути от кровати к шкафу и с трудом толкала перед собой штатив с раствором. Ссутулившаяся, без парика, без косметики, она выглядела как дряхлая старуха. То, что ее могли увидеть в таком состоянии, до недавнего времени повергало ее в ужас, да и сейчас очень расстраивало.

— Я выгляжу как старая карга, — сказала она Энрике два месяца назад, когда он переодевал ее перед сном.

И хотя она поцеловала его и сказала «спасибо», когда он поспешил заверить, что она все еще красавица, Энрике знал, что она ему не поверила. Или, скорее, это было слабым утешением. То, что она видела в зеркале, перевешивало.