Читаем Счастливый человек полностью

Счастливый человек

Он всегда относился к себе вполсердца,Вполтепла, вполвнимания, вползаботыИ, в других открывая все время что-то,Очень редко в себя успевал вглядеться.Всю войну – от доски и почти до доски.Ранен был, только выжил – и вновь сквозь годы…И вернулся домой, и пустил росткиТам, где сложно порой вызревают всходы.В институте средь шумных и молодыхБыл он скромным и больше всего стеснялсяНе того, что отчаянно заикался,А иного: быть чем-то видней других.Как он к славе всю жизнь свою относился?Да никак! Не искал ее, не ловил,А, по-моему, больше всего стремилсяПодружить ее с теми, с кем сам сроднился,С кем работал, чьи строки переводил.На иных языках те стихи писались.И чадило в них многое, и сверкало,А затем на подстрочники рассыпалисьИ в душе переводчика вновь рождалисьИногда даже хлеще оригинала.Переводчик порой вдохновеньем дышит,Превращая подстрочник в победный звон.Он фактически заново строки пишет,И пускай он хоть весь небосвод всколышет,Только автор стихов все равно не он.Знаю, сам сквозь подобное проходил,Испытав ради ближних все муки творчества.Сколько раз я с печалью ему твердил:– Уважаю и душу твою, и пыл,Труд твой светел, и все-таки это – донорство!Улыбнется, застенчивым вспыхнув светом:– Что ж, у каждого, видно, стезя своя.Донор? Ладно, пусть донор, но только яНикаких огорчений не вижу в этом.И, сближая сердца над тщетой границ,Так и жил, не меняя свою натуру.Сколько, сколько же окон для звонких птицРаспахнул он в родную литературу!И, не ждя для себя никаких похвал,Чуть хмельной от духовного изобилья,Он талантливым делал длиннее крылья,А ослабшим взволнованных сил вливал.Вижу: вот он склоняется над подстрочником,Озарен изнутри очень добрым светом.Весь свой век он считал себя переводчиком,Оставаясь, быть может, сто раз поэтом.

1990