Счастливый день везучего человека

Типичный кретин. Насмотрелся в «видюшнике» на прыжки Сильвестра Сталлоне или там Брюса Ли, накачался пивом разбавленным и вот — вообразил себя суперменом…

Я врубаю скорость — для него я спокоен. Хотя внутренне уже возбужден. Поднимается изнутри какая-то веселая злость, ведь я давно на «тачке», всяких насмотрелся ухарей.

— Куда едем?

— Рули, не менжуйся, — врастяжку, с ленцой, мол, водитель очкастый, роста не богатырского. Такого можно и поприжать, давануть на психику…

Ошибаешься, начальник. Но я молчу, рулю.

— Крути на «Северок», — дух пивной уже заполнил салон. — А где у тебя музыка? Сервис где?

Сервис. Слово-то какое… Меня так и подмывает сказать, что музыка будет на его похоронах.

Закуривает не спросясь. Кругом сыплет пепел. Харкает себе под ноги. Свинья. Сдерживаться все труднее.

Приехали. На счетчике около трояка. Если, думаю, заплатит — так черт с ним, пускай живет.

Открывает дверцу. Икает. Вылезает.

— Ну все, рэкс, свободен. — Хлопает изо всей силы, отпускает царским жестом. Платить не собирается.

— Эй, — говорю, — вы забыли заплатить.

— Что? Рэкс, это ты крякнул? — Выставляет два пальца вилкой. — Бык, потушу шнифты.

Я резко открываю дверцу, выскакиваю.

— Башли, — говорю, — подгоняй.

Вилка летит мне в очки, но я уворачиваюсь, ныряю ему под руку и хватаю его за шиворот. Резко дергаю вниз. Он выше меня, но трухлявый. Трещит курточка. И он валится животом на капот.

— Рэкс! Завалю! — кряхтит, глаза выкатываются, на губах пена, как на пивной кружке. Такой оборот ему непонятен.

Я его не бью. Я еще никогда не бил клиентов. Просто стаскиваю его вниз и тыкаю мордой в колесо. Как котенка в наделанную им лужу. Так! И об асфальт рожей — общение с асфальтом полезно. Память укрепляет, чтоб не забыл, что такси у нас пока что платное. Обнимается с колесом. Картинка идиллическая, можно писать портрет или натюрморт. А он очухался немного и в кармане шарит, резать меня, тварь, видимо, собрался. Тут я уже злюсь по-настоящему — дергаю его. Н-на! — об дверцу башкой. Чуть-чуть глушу. Как рыбу об лед.

Прохожие останавливаются — место людное, напротив кинотеатр.

— Вж-ж-ж, — тормозит один таксист. — Вж-ж-ж… Вж-ж-ж… — второй, третий… Таксистская солидарность.

— Что за возня? — интересуются.

— Задолжал, — кратко информирую.

Таксисты довольны: так его гада! Должников надо давить.

Один из нашего парка, маленький, в кожаном пиджаке и кожаной же кепочке подбирается, хочет внести свою лепту — ногой по харе. Вклад, так сказать, в науку. Я его торможу рукой, годи, мол, земляк. Клиент уже готов. Он не делает попытки больше залезть в карман, я это делаю за него. Бросаю нож на переднее сиденье — так будет поспокойнее. Маленький таксист все же пролез к нему, тянет из нагрудного кармана рубашки паспорт. В паспорте тоненькая пачечка десяток — рублей около ста. Он протягивает мне красненькую, но я отвожу его руку.

— Мы в расчете.

Маленький таксист пожимает кожаными плечами: сует все на место.

— Ну что, — говорю, — дебил, хочешь еще за безденьги рассекать?

Он мычит что-то нечленораздельное — можно понять и как «да» и как «нет». Я его отпускаю, и он бредет не оборачиваясь. Куртка в лохмотьях, штаны в грязи. Обгадили — обтекай — формула известная наверняка и ему.

Я сажусь в машину. Руки на руле прыгают. Разъезжаемся. Слава богу, не было милиции. Я не побоюсь зайти в темный подъезд с тремя бичами, но милицию боюсь. Необъяснимый феномен.

У моста я останавливаюсь, чтобы выбросить нож. Рассматриваю эту штуковину: острый, с наборной ручкой. Красивый. Интересно, им когда-нибудь кого-нибудь резали?

Бульк — он идет на дно.

Сижу у Сашки Янца-Ганса. Ганс — он для всех и всегда. Даже для сестры он — Ганс. Его перекрестили с самого детства, и он не обижается. Вероятно, он и сам себя в третьем лице зовет «Гансом».

Ганс лежит на диване в трусах и майке, задрав ноги на спинку. Перед ним на столе стоит «Националь» и выдает какую-то тяжесть. Хардище ли, хэви ли металл — я в этом темный. Ударники колошматят на пределе, гитара взвивается до ультразвука, басы давят космическими децибелами.

Ганс — меломан. Меломаньяк, называет ласково он сам себя. У него два магнитофона, верток, куча кассет, катушек и дисков. А также имеется и голубая мечта. На кассетах записана музыка — металл, хард-рок, Новая волна и еще какие-то там роки, волны и прочая дребедень. Ганс может говорить об этом часами, оставаясь в другой, не заполненной звуками жизни, не очень разговорчивым, флегматичным парнем. Кассеты у него все фирмы «Денон», и обращается он с ними как сапер с проржавевшей фугаской, зацепленной экскаваторным ковшом. На катушках у него более близкий мне сорт музыки: Высоцкий (собран почти весь), Лоза (начиная от «Примуса» и остальные ролики), Брайтон-бич представлен довольно широко. Токарев (черный юмор, черная тоска), Гулько — этот — артист, за счет только голоса может вытянуть любой бездарнейший текст. Как он пел:

Не п-па-дайте духом,
поручик Голи-и-цин,
корнет Оболенский,
налейте вина!