Счастливый день везучего человека

— …ну, тут я ручку, которой протокол писал, знаешь такая, за тридцать пять копеек, — роняю ему под ноги. С понтом. Счас, думаю, подымать будет, а я его по шеям. А он, падла, ушлый до чего! Спокойненько так, не нагибается, а ногу поджимает себе на колено. Ботиночек снимает, носок стягивает. И голой ногой, пальцами поднимает ручку. Берет ее в руки и — нате, гражданин начальник, — протягивает ее мне. Ну, думаю, силен. Ладно, думаю, все равно накажу тебя. Ну я, короче, ручку беру, протокол дописываю себе спокойненько. И ему говорю: ты подожди, мол, к начальству схожу. А тебе — на журнальчик, чтоб не скучать. «Вокруг света». Он журнальчик-то берет, открывает, а я ему — нна! По харе через журнал. Харя вдребезги, а телесных нету. Перехитрил я его, ха-ха-ха!…

Старшина бросил телефонную трубку, отчего аппарат жалобно звякнул, и повернулся к вошедшим.

В дверях стоял Сашок и его подопечные. Сашок, как водится, широко улыбался.

— Вот, принимай гостей. Распивали, понимаешь, спиртные напитки в центре города.

— Ладно, канай. Разберемся.

— Чего разберемся. Оформлять надо.

— Но мы же не пьяные, товарищи милиционеры! Ну, пожалуйста, отпустите нас, — у нее в глазах стояли слезы.

— Мы ж с вами вместе не распивали, какие мы вам товарищи?

Сашок, который не спешил уходить, снова радостно заржал.

— Ну как вы можете… — она взглянула на старшину с мольбой.

— Они могут, — не выдержал Он. — Сейчас про брянского волка вспомнят… А надо еще посмотреть, кто здесь товарищи, а кто нет.

— Ну вот. А говорите — не пьяные. Чего бы это трезвый человек в пререкания стал вступать?

— Я жаловаться на вас буду!

— Ах вот как! — старшина оживился. — Так вы еще и угрожаете?

Джинсовый рассказчик тоже посмотрел с интересом. И как бы примериваясь, как побольнее ударить. И чтобы следов не осталось. Сашок глядел во все глаза, довольный происходящим. Старшина же входил в роль.

— Мы тебе и возврат оформить можем. Все в наших силах. Видел там стройку? Там нужны рабочие — кирпич таскать, раствор месить. Суток на десять могу устроить.

— Но мы же не пьяные. За то, что распивали, заплатим штраф.

— Ага! Значит, все-таки распивали? В общественном месте? Тогда все. И штраф, не волнуйтесь, не забудем взять. А жаловаться все грозятся. Только никто не жалуется. Сейчас проверим, пьяные вы или нет. Галя!

Откуда-то из недр заведения вынырнула заспанная девица в несвежем белом халате.

— Вот наш фельдшер сейчас скажет, пьяные вы или нет. А заодно и на наличие вензаболеваний. Сейчас порядок такой… Давай, Галя, приступай. А то говорят — «не пьяные»! «Трезвые мы», мол, и все тут…

— Эти, что ли? — недовольно поморщилась девица и достала из кармана халата пустой граненый стакан. — Дыхните. Так. Запах алкоголя сильный. Встаньте. Ноги вместе, вытяните руки. Закройте глаза. В позе Ромберга неустойчив. Средняя степень опьянения.

— Ромберга! Я тебе покажу Ромберга!

Он вскочил, но Сашок, подпиравший дверной косяк могучим плечом, схватил его за руку. Другой рукой завладел джинсовый блондин и с удовольствием стал ее выкручивать.

— Вот так, — с удовлетворением констатировал старшина. — Такие действия не простым возвратом пахнут. Это уже на срок катит. Будешь еще дергаться?

— Не буду. Отпустите.

— Отпустите. Давай сдавай, что у тебя там в карманах. Джинсовый опытной рукой стал обшаривать: документы, ключи, бумажник, таблетки.

Галя, что это? Фе-на-зе…

— Феназепам. Снотворное. Вот, а говоришь «не пьяный». Пьяный да еще и «на колесах».

— Да мне же врач их прописал.

— Врач не врач, а надо изъять. Не положено.

Он сел на скамейку и безучастно смотрел на горку своих вещей, сваленных на стол. Она стояла и шептала что-то беззвучно.

— Все, обыск закончен, раздевайся до трусов и пошел в палату!

Его втолкнули в камеру. Тут стояли три кушетки больничного типа и больше ничего. Оконце было зарешечено.

Он лег на кушетку, заложив руки за голову. Мыслей не было, но пришло спокойствие.

Дверь отворилась и тощий напарник Сашка втолкнул в камеру упиравшегося алкаша-попутчика по спецфургону. На голой его груди красовалось выколотое мастерской рукой распятие.

— Фуфел! Фуфлыжник! Фуф-фло… гон! — взвыл он, получив увесистый удар ребром ладони по животу. После чего стал более покладистым и покорно расположился на кушетке.

Ален Делон, Ален Делон
Не пьет одеколон.
Ален Делон, Ален Делон
Пьет двойной «бурбон».

Пел он не шибко музыкально, но с чувством. Его конвоир, убедившись, что бунт подавлен, направился к дверям.

— Начальник, — окликнул его Он. — Что сделали с девушкой? Тоже раздели и бросили в камеру?

— Ну что ты. У нас женских камер нету. Никто ее не раздевал, она в Галиной комнате. Там диван и все удобства.

— Хоть за это спасибо. Ну ты ж нас отпустил поначалу. Чего передумали-то? Ведь повоспитывали и хорош, наверно. Ты же сам так сказал…

— Да Сашка это все. — Голос у тощего был вполне миролюбивый. — Я бы вас не стал забирать. Да этого кабана разве переспоришь. Попала ему, быку, вожжа под хвост, мол, надо их, городских, учить уму-разуму.