Счастливый город. Как городское планирование меняет нашу жизнь

Если мы стремимся понять, возможно ли трансформировать город так, чтобы он делал жителей счастливее, начинать нужно с другого вопроса: что именно мы вкладываем в понятие счастья? Он интересовал афинское общество и с тех пор занимал умы философов, гуру, юристов и, конечно, градостроителей. Большинство из нас убеждены, что счастье есть и к нему надо стремиться, но его направления и характер всегда кажутся непостижимыми. Можно ли назвать так удовлетворенность или это состояние, противоположное несчастью? Даже прямые определения субъективны: монах воспринимает счастье иначе, чем банкир, медсестра или архитектор. Для одних верхом блаженства может быть флирт на Елисейских полях. А другим достаточно жарить сосиски на скрытом от посторонних глаз заднем дворе.

Одно несомненно: каждый из нас облекает свое представление о счастье в определенную форму. Так происходит, когда вы разбиваете сад или выбираете, где жить. Когда вы покупаете автомобиль. Когда генеральный директор рассматривает новый офис в небоскребе или архитектор создает проект большого квартала социального жилья. Так происходит, когда градостроители, чиновники и общественные советы спорят по поводу дорог, правил зонирования и памятников. Невозможно отделить жизнь и планировку города от попытки понять счастье, испытать его и создать его для жителей. Этот поиск определяет форму города, а тот, в свою очередь, задает параметры поиска.

Так было в Афинах. С середины V в. до н. э. идея о счастье считалась одной из самых важных целей существования человека. Хотя лишь относительно небольшой процент населения Афин обладал правами граждан, те, у кого таковые были, имели богатство, время и свободу, чтобы до хрипоты спорить о хорошей жизни. Все рассуждения вращались вокруг концепции эвдемонии (eudaimonia). Буквально этот термин можно перевести как «в сопровождении доброго демона (daimon)»; в более широком смысле это процветание и благополучие. Всякий философ предлагал свой вариант трактовки, но после нескольких десятилетий споров Аристотель подвел итог: каждый из нас отчасти согласен, что удача, здоровье, друзья, власть и материальные блага влияют на состояние эвдемонии. Но таких частных составляющих недостаточно даже в городе-государстве, где доступны все радости жизни. По мнению Аристотеля, существование исключительно ради удовольствия[22] присуще животным. Человек может испытать подлинное счастье, достигнув высот своего потенциала, а это означает добродетель не только в мыслях, но и в поступках[23].

Общественное и личное процветание тесно переплелись[24]. Город-государство, полис, был общим проектом, который афиняне пестовали почти с религиозным пылом. Город оказался не просто механизмом удовлетворения повседневных нужд. Это была целая концепция, связывавшая воедино культуру, политику, традиции и историю Афин. Жители города, по словам Аристотеля[25], стали гребцами на корабле, с общей задачей заставить его двигаться вперед. Он утверждал, что полис — единственное средство, благодаря которому человек способен достичь эвдемонии. Любой, кто сторонится общества, не может считаться цельной личностью.

Взаимосвязь между этими идеями и проектировкой города, в котором они зародились, была удивительной. Афиняне искали покровительства богов: на вершине холма Акрополь стояли каменные храмы, посвященные Афине и другим богам греческого пантеона. При этом чувство личной ответственности и гражданский дух жителей Афин отразились на архитектуре построек ближе к подножию холма. Недалеко от западного склона Акрополя, на каменистой площадке холма Пникс, любой гражданин Афин — свободный мужчина, рожденный в городе, — мог высказать свое мнение по общественно значимому вопросу. Площадка вмещала до 20 тыс. человек и была наглядным воплощением нового принципа всеобщего права слова. Концепцию эвдемонии горячо обсуждали в академиях Платона, Аристотеля и Эпикура. Но она всегда возвращалась к агоре. Ее открытость в центре города-государства была не только демонстрацией значимости исполнительной власти (как многие современные площади), но и приглашением к участию в жизни города.

Сложно сказать, что первично: повлияла ли архитектура на развитие гражданской философии афинян или же последняя определила архитектурный облик города. Но их сочетание требовало, чтобы добродетельные граждане наполняли места общественных собраний мощной, порой опасной жизненной энергией. Кончено, даже в классических Афинах не всё было дозволено. Например, Сократ так далеко зашел в своих размышлениях о роли богов, что ему вынесли смертный приговор, обвинив в том, что он «не чтит богов, которых чтит город, и развращает юношество». Конфликт между свободой слова, общим пространством и гражданской философией с тех пор и определяет принципы градостроения.

Изменение формы