Счастливых бандитов не бывает

Провел ладонью по физиономии, заскрипела отросшая щетина, но бриться сегодня и незачем: праздник, что ли? В холодильнике нашлись яйца, масло, кусок «Докторской», и он зашкварил глазунью с колбасой. Хорошо в своей хате! Жаль только, что хата не его, а Сени Клеща, тот мотает трехлетний срок, скоро вернется, и снова надо искать, где жить… Все-таки в мосте (или в мосту?) было лучше всего: сам себе хозяин, соседей нет, никому кланяться не надо, ни от кого не зависишь…

Чай ставить не стал, выпил воды из-под крана. Вечером можно чифирка сварить, хотя после него сердечко как заячий хвост колотится. Открыл ящик стола, порылся: финарь, отвертка, стамеска… Подумал, подумал, — и закрыл ящик. Обойдется. Не на войну ведь собирается.

Сноровисто оделся: почти новые брюки и рубашка, давняя, но удобная кепка, потертое пальто, ношеные, но крепкие еще туфли. На улице было противно: холодно, сыро, мерзко… Он поднял воротник, втянул голову в плечи, как черепаха, и вприпрыжку поскакал на Крепостной, к трамвайной остановке. В гулком дребезжащем вагоне было почти пусто: человек двенадцать, не больше, в основном старичье. Машинально он проверил несколько карманов: у согнутой старушки в выношенном до предела плаще и потерявшем цвет платке в кошельке неожиданно оказалось три сотни и пятихатка. Леший деньги вынул, а кошелек вернул в карман. Хорошо стали жить пенсионеры! Не зря везде базарят, что пенсии повышают. Может, и ему похлопотать? Он спрашивал у Лиса — мол, не поможешь? А тот чего-то невнятное пробурчал: вроде и не пообещал, и не отказал. Если бы пообещал, то и сделал бы. Бы. Если бы да кабы, во рту выросли грибы… Зачем ему связываться с чужой пенсией? Сейчас такое время наступило — каждый сам за себя… А он вот едет, старается для мента… Правда, работенка не трудная, а пару-тройку тыщонок Лис подкинет…

— Первый Парниковый, — объявила вагоновожатая.

Леший с облегчением выскочил и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Бабка спецом куда-то денежки везла, то-то кричать будет, убиваться… Ну, что тут поделаешь, на то и щука, чтобы карась не дремал…

«Загон» не отгорожен от нормального мира ни рядами колючей проволоки, ни минными полями, ни даже вскопанной и разрыхленной землей контрольно-следовой полосы. Здесь не лают злые сторожевые собаки, не взлетают ночью ослепительно яркие осветительные ракеты, не раздаются грозные окрики часовых и предупредительные выстрелы. Нет, доступ в мир дурмана совершенно свободный. Обычная окраинная улица: вросшие в землю домишки, поваленные штакетники… Только хаотично бродят по улице бесплотные тени, на людей не похожие, нелюди с погасшими глазами, они прилипают к хлипким заборам, за которыми возятся по хозяйству тетки в допотопных платках и больших галошах, небритые мужики в фуфайках, зимних шапках с торчащими в стороны ушами и резиновых сапогах. Это еще периферия наркотического царства, здесь живет обычный бедный люд, живым щитом окружающий замки баронов. Вассалы большого наркобизнеса приспосабливаются к местным условиям существования: вместо помидоров и огурцов они выращивают на задних дворах или в примитивных полиэтиленовых оранжереях густую коноплю, которую здесь продавать проще, чем везти на рынок овощи или фрукты. Вон сколько покупателей, сами приходят, причем в любое время суток. Да и конопля, в отличие от огородных культур, не требует особого ухода и заботы… Леший прикупил бы себе анаши, тем более что здесь все дешевле, но не захотел отвлекаться от основной цели и пошел к центру «Загона».

Под ногами сплошная грязь, не только потому, что дожди, а потому, что тут принято выплескивать за ворота помои, и зловонный ручей нечистот всегда течет по улице, даже в засушливый палящий август.

— Надо было резиновые сапоги надеть, — бурчит Леший себе под нос, обходя очередную лужу.

Посередине трущоб показались замки: вот огромный и безыскусный дом Цыги-старшего — огромный трехэтажный куб из красного кирпича под белой оцинкованной крышей с резными отливами и такой же трубой, рядом особнячок поменьше — обиталище Цыги-младшего, чуть в стороне — домище Самвела, за ним палаты Васьки Крашеной…

Он давно здесь не был и чувствовал, что в «Загоне» многое изменилось, но не мог понять — что именно. «Торчков» и перекупщиков меньше не стало, все так же трутся у известных всем домишек «пудели», — вроде все как раньше. Ан нет, не так… Не видно Светки-Квашни, нет Ваньки Ситцевого, а ведь они всегда торчали на улице, в любую погоду — это глаза и уши Цыги-старшего, а иногда и его руки… Да и сам Цыга-старший не курит на высоком крыльце своего дворца, не стоит на балконе третьего этажа, как капитан, осматривающий фарватер. Младший Цыга выглядывает время от времени из-за своего забора, озирается испуганно и снова пропадает.