Счастливых бандитов не бывает

Он поднял голову и наткнулся на холодный взгляд полковника Бобрина.

— В том и отличие оперативной работы от следствия, — веско сказал тот, сбивая невидимую пылинку с лацкана отлично пошитого пиджака.

— Оперативник оперирует информацией и догадками, а следователь — фактами. Что свидетель не опознал Коренева — факт. А все остальное — ваши догадки. Можете быть свободным…

Сочнев вышел в коридор. Что значит «свободным»? От сегодняшнего совещания? Но он ведь член оперативно-следственной группы! Или свободным от расследования? Тогда это пинок под зад. Унизительно и обидно!

Он вернулся в свой кабинет, подумал, глядя в окно, выходящее в угрюмый внутренний двор.

Ладно! Официально он не отстранен от расследования. Значит, имеет право запросить характеристику на Лиса. Милицейское начальство сразу насторожится, и невинный, казалось бы, запрос существенно затруднит его дальнейшую службу. Тем более, что хитроумным подполковником и так не слишком довольны…

А потом он напишет рапорт — прямо на имя генерала, приложит распечатку звонков из усадьбы Креста, потребует дать оценку деятельности милицейского подполковника…

Если нет основания посадить его в тюрьму, то уволить из органов по недоверию — просто обязаны!

* * *

В Питере была уже самая настоящая зима. Злой ветер бросал в лица прохожим колючую снежную крупу, по стеклам плавучего ресторана стекали даже на вид холодные, замерзающие на ходу струйки. Неву сковал серо-белый панцирь, во взломанном фарватере черная вода играла ледяным крошевом. Фасад Зимнего дворца напротив то и дело терялся в мутном мареве метели. Боцман первый раз был в Питере, первый раз видел в натуре Зимний, впервые попал в роскошный ресторан. Для него вообще сегодняшний день стал днем открытий. И в самолете он летел впервые, и в машине, которой отдают честь постовые менты, никогда не ездил, и диковинных блюд никогда не пробовал — даже не знал, что они существуют. А главное — он никогда не сидел за столом со столь важным и уважаемым человеком, которого охраняет оставшаяся у входа милиция и зашедшие в помещение личные телохранители, к которому подобострастно подбегают местные начальники и от которого не отходят сразу три официанта.

Лебедь был в темно-синем, почти черном костюме, светло-синей накрахмаленной сорочке и красном галстуке в легкую бело-синюю полоску. Выглядел он не прокурором, как когда-то представлял Боцман — бери выше: мэром или даже губернатором. Холеное лицо загорело, будто за окном стоял тиходонский август, на нем застыло выражение собственной значимости, власти и силы. Иван не сразу признал Лебедя, а когда признал, то подумал, что этот барин пошлет его на три буквы, и дело с концом. Но бывший Смотрящий отнесся вполне душевно: обнял, пригласил в ресторан, от пуза накормил, только спиртного не заказал без всяких объяснений. Говорить им особо было не о чем: не вспоминать же, как Гнилой не хотел отдавать в общак долю из блока «Мальборо» или как Финик по беспределу опустил молодого парня, пришедшего с этапа… Эти разговоры не вписывались в обстановку, да и вообще не соответствовали новому облику Лебедя, в официальной биографии которого, — Боцман был уверен, — ни судимость, ни тиходонская зона вообще не значились. Поэтому он сразу перешел к делу и сейчас заканчивал свое изложение.

— Это что же выходит, что я зазря Питона шлепнул? Зазря срок оттянул? Получается, я как лох повелся? А этот гад развел меня по полной программе?

Иван смотрел на Зимний дворец и думал, что ничего особенного в нем нет: дом и дом, сейчас в десять раз больше строят и красивее. И еще он думал, что хорошо бы накатить стакан-другой холодной водки, чтобы растопить холод, сковавший омертвелую душу.

— То-то, смотрю, он зыркала в сторону все время отводит… Сто долларов давал, сука! И к себе в бригаду не взял! Я врубиться не мог: что за дела? А пацаны до сих пор не догоняют…

Лебедь вначале слушал внимательно, потом взгляд остекленел, но перебивать он не стал, давая возможность выговориться. Иван сам понял, что основная информация собеседником получена, а сантименты его не особо интересуют. Поэтому он прервал фразу на полуслове.

— Да, меня еще тогда некоторые вещи насторожили, — задумчиво сказал Лебедь, покусывая веточку петрушки. — Уж слишком все на твоем Питоне сходилось, в жизни так никогда не бывает… Особенно, что он пушку у себя оставил. Совсем идиот, что ли? Ну, а от меня ты чего хочешь?

Боцман молчал. Он понимал, что хочет просить то, о чем просить нельзя. Понимал, что между ним и Лебедем — огромная пропасть, что проведенное вместе на зоне время ничего не значит и, скорей всего, бывший Смотрящий пошлет его куда подальше с такой просьбой. Но отступать было некуда. Он поднял взгляд и впился в мутноватые глаза собеседника.

— Хочу попросить «пробить»: кто Ежа на Тиходонск вызывал?

Лицо Лебедя окаменело. Как тогда, когда он приказал сломать Финику спину, а пострадавшего от него парня отправить в петушиный угол.

— А ты понимаешь, о чем базар ведешь? — холодно спросил он.

Но Боцман не опустил глаз.