Счастливых бандитов не бывает

Краснолицые майоры с интересом наблюдали за ними, обмениваясь вполголоса замечаниями.

— Что уставились? Есть вопросы? — крикнул Лис.

— Фил! — Ребенок схватила его за рукав. Лис стряхнул ее руку.

— Подходите ближе, мужики! А то плохо слышно, наверное! Я вам на пальцах все объясню!

Майоры переглянулись, быстро затушили окурки и скрылись в кафе. Видно, они были о нем наслышаны. Лис заметил, что Катя снова вцепилась в него и едва не плачет. А может, и плачет — вон, плечи дрожат. Что-то у нее нервы в последнее время шалят…

— Ладно, пошли обратно, — сказал он. — Неудобно…

В дверях наткнулись на Глазурина со свитой. Начальник ГУВД покидал торжество, его провожали не меньше пятнадцати человек, в том числе Волин и Уфимцев с Левановским. Процедуру прощания сопровождал слишком оживленный, неискренний гам. Генерал Нырков шел чуть в стороне, под руку с супругой. Маша была как в воду опущенная — видно, чувствовала, что скоро перестанет быть генеральской женой, превратившись в жену пенсионера.

— А вы все прохлаждаетесь, Коренев? — бросил Глазурин мимоходом.

— В смысле? — поднял бровь Лис.

— В зале жарко, вот и вышли прохладиться, — высокомерно усмехнулся генерал. — В таком смысле!

Полный, громоздкий, в легком летнем костюме, он как утес возвышался над своей челядью. Лис вспомнил слова о трутнях и матке и чуть не послал его. Но тут Глазурин опустил взгляд, увидел Катю и мгновенно изменился, превратившись из большого начальника в обычного справного мужика. Он широко улыбнулся, и с медвежьей грацией поцеловал ей руку.

— И, конечно, где Коренев, там самые симпатичные девушки! — Глазурин не отпускал ладонь Ребенка, похлопывал и поглаживал ее. — Ваша дочь, Филипп Михайлович?

Волин закусил губу и опустил глаза. Он лучше других знал, что может сейчас последовать.

— Это моя супруга Екатерина, — хриплым от бешенства голосом сказал Лис.

— Да? — Глазурин сразу отпустил Ребенка. — О, пардон, пардон…

Лис и Ребенок прошли в зал. Здесь как-то заметно опустело. Волошина окончательно развезло. Он сидел, опершись локтем о стол, и втолковывал Алевтине что-то о чеченских тейпах. Алевтина кивала и гадала «варягу»-подполковнику по руке.

— Вот это — линия судьбы. Все время идет вверх, видите? Это говорит о хорошем карьерном росте. А вот три падающие звездочки, на пересечении с линией характера, видите? Это — полковничье звание…

— Но ведь они же падают! — подполковник рассмеялся.

— Значит, будете полковником в отставке! — серьезно сказала Алевтина. Тот кисло скривился.

Лис налил Ребенку шампанского, себе водки. Он был словно оглушен. Кажется, еще ни одно торжество коллег не проходило в такой гнетущей обстановке.

Ни с кем не чокаясь, выпил.

В это время в зал шумно ввалились провожающие, принялись занимать места, придвигать тарелки, разливать водку.

— А почему тут нет веселья? — начальственно спросил Левановский. Он явно задавал тон. Значит, попал в струю и все идет хорошо. Хотя не факт, что и закончится хорошо.

— А ну, наливайте! Я скажу мой любимый тост: «Лучше пиз…ть и бояться, чем просить и унижаться!»

Все засмеялись шутке и выпили. Но кадровик не шутил: это действительно был его принцип.

* * *

Неискушенному человеку кажется, что в аду исправительных колоний варятся отпетые негодяи, которые навсегда сгинули из нормального человеческого мира и никогда в него не вернутся. На самом деле это не так. За колючей проволокой содержатся разные люди, в том числе и невинно осужденные, и мелкие злодеи, укравшие мешок комбикорма, пару гусей или поросенка, и отмороженные душегубы. И живут они по-разному, в зависимости от авторитета, духовитости, статьи приговора, которая здесь зачастую заменяет характеристику.

Иван Квасков прожил здесь четыре года неплохо. У него был свой закуток, «биндежка», что по меркам переполненной, лишающей возможности уединения зоны равнялось отдельному особняку на воле. Он качался в спортзале, обзавелся рельефными мышцами. Получил кликуху «Боцман», набрал вес, заматерел и уже не был похож на молоденького мальчика с невинными серыми глазами. Он превратился в рослого, атлетически сложенного красавца с дерзким взглядом и резкими манерами.

Залетел он сюда за святое дело: отомстил убийце собственного отца. Поэтому арестанты сразу приняли его с полным уважением и почетом. Когда он прибыл, смотрел за зоной Лебедь — представитель серьезной питерской братвы, неосмотрительно «засветившийся» в Тиходонске. Он сразу взял духовитого пацана в свою пристяжь, тем более, что хорошо знал Валета. Потом приблизил, возвысил над другими, долгими пустыми вечерами учил «понятиям» и тер «за жизнь». И за смерть, кстати, тоже. Иван несколько раз рассказывал, как он «мочил» Питона: как выследил, подстерег, как перестреливался и как всадил в гада целую обойму. Лебедь внимательно слушал, кивал, хлопал по плечу, иногда задавал уточняющие вопросы.

— А как ты его вычислил? А в блудную не попал? Может, про него пургу прогнали? — и сверлил пронзительным взглядом.

— Какую пургу?! — возмущался Иван. — У него волыну нашли, из которой отца застрелили!