Так по крайней мере кажется мне, а раз мне так кажется, то чуть ли не полмиллиона из вас, я уверен, чувствует то же самое.
Вот что я поэтому хочу сделать. Я хочу посвятить этот том, «Книгу расса», свободному выражению наших мнений и всех вас, братья, призываю внести свою долю. Расскажите обо всем, что заставляет нас дергаться.
Начну для затравки с себя.
Фред помолчал. Надо выкопать в себе что-нибудь похлеще, самое провокационное, чтобы развязать неподатливые рассовские языки. Позднее можно будет поговорить на предмет лояльности, но для почина это не подходит: слишком взрывная тема. Лучше взять вопрос побезопаснее, но с перчиком.
— Значит, так. Я хочу переспать с дикаркой. Усекли? Хочу трахнуть бабу, чье тело не похоже ни на одно женское тело в мире. Поймите меня правильно: я люблю наших итеранток. Они лучшие. Не имею абсолютно ничего против лин, дженни и других женских типажей. Мне просто интересно разок пойти в койку с дикаркой и посмотреть, как это будет.
Ну вот. И не говорите мне, что я единственный расе, захотевший дикарку.
Теперь ваш черед. Спасибо, что выслушали.
При повторном чтении у Фреда возникло острое желание стереть «Книгу расса» ко всем чертям, но он удержался. Должен же кто-нибудь сделать первый шаг. Кроме того, он
3.4
Вчера Богдан опоздал на работу, зато сегодня времени было навалом. По пути к станции «Библиотека» он высматривал, не натворили ли чего МОБИ теперь, когда купола больше нет. Вот тротуар под ногами странный какой-то, как губка. Может, это воображение? Богдан перешел на ту сторону. И все тело чешется почему-то. Он представил, как террористические устройства, слишком мелкие для невооруженного глаза, буравят эпидерму, захватывают все клетки и превращают его в лужицу протоплазмы. Нет, чесаться нельзя.
Чего не видно, так это внукоровских слизняков. Утром они всегда стадами разгуливают, а сегодня ни одного.
Во время поездки в Элмхерст ничего экстраординарного не случилось. В отличие от вчерашнего Богдан шел от станции Макартура к зданию Бахнера, где второй день подряд снимала помещение «Э-Плюрибус», не спеша. Время позволяло как следует разглядеть местность, кишащую утренними ком-мутниками.
Элмхерст славится торговыми галереями. Они расположены одна над другой до самого Муни-уровня 85. Сейчас там толпились моложавые дикари, экстравагантно одетые и причесанные. Машины, снующие над головой, создавали легкий ветерок. Неудивительно, что «Э-Плюрибус» проводит свои опросы именно здесь.
На тротуаре толпился народ. Богдан пролез в первые ряды и увидел, что посреди улицы распустилась актиния.
Первая, которую он наблюдал в реальности, страшная и красивая до невероятия. Она имела форму купола и ширилась волнами в разные стороны. Из центра росли, затвердевая на глазах, кристальные, похожие на янтарь щупальца. Это продолжалось, пока все сооружение не рухнуло с громким звоном и опять не начало разрастаться. От цветка веяло жаром, как от костра. Богдан по мере его роста пятился вместе с другими зрителями. Все визжали и отпускали шутки, как будто не находя в этом событии ничего опасного. В городе распустились сотни актиний, сказал кто-то. В основном они такие же, как вот эта — одно- или двухфазные микроботы, запрограммированные на поедание пары материалов, в данном случае глассиновой плитки для мощения тротуаров и крыш. Этот цветок поглощал улицу в обе стороны, пока не дотянулся до бетонного перекрестка. Бетон в его диете не числился.
Прилетели десантники, окружили цветок полицейским кордоном и приказали всем отойти. Их танкеры начали обрызгивать актинию пеной, останавливая ее рост. Замысловатая конструкция продержалась еще немного и осыпалась, превратившись в желтую песчаную кучу.
В здании Бахнера Богдану не позволили сразу подняться наверх. Этажи «Э-Плюрибус» преображались после ночных арендаторов, казино «Кошкин дом». Оттуда спускались девушки с кошачьими хвостами, торчащими из-под юбок. Богдану нравились эти хвосты — девушки привязывали к ним колокольчики, ленты и прочее. С особенным интересом он глазел на дырки для хвостов, где иногда проглядывали голые попки.
Он все-таки почесывался, но люди вокруг, он видел, делали то же самое. Выходит, это нормально.
Когда Богдана наконец пропустили, гологолли Аннет Бейджинг встретила его наверху знаменитой на весь мир улыбкой.
— Приветик, Богго! Какой ты сегодня красивый.
— Спасибо, — просиял он. Она всегда делала ему такие вот комплименты — это, наверное, входило в ее программу, но его каждый раз волновало до чертиков. — Ты тоже хорошо выглядишь, Нетти, но в твоем случае это значит ничего не сказать.