Schirwindt, стёртый с лица земли

Я не знаю, как объяснить необъяснимое: почему при актерской бродячей жизни, когда судьба забрасывает нас поодиночке в самые разные уголки, вдруг на дождливом юрмальском побережье собрались в августе, словно по внутреннему наитию, почти все родные и близкие Андрею люди. Как он нами занимался, как беспрестанно собирал, собирал, собирал всех нас вместе и как говорил, что он счаст­лив!

Зыбкая мечта человека умереть в своем доме... Андрей умер там, где он жил, — на сце­не. Я вез его по коридору больницы — он ле­жал спокойный, молодой, красивый, в черном костюме Фигаро, а вокруг со скорбным удив­лением толпился беспомощный цвет отечест­венной нейрохирургии...

В те дни мой шестилетний внук Андрюша услышал телефонный разговор.

— С кем ты? — спросил он.

— Это Саша Ушаков, — ответил я. — Ты не знаешь, это большой друг Андрея Миронова.

— Значит, теперь это мой друг, раз Андрей мой крестный.

Как радостно, что маленький Андрюша ус­пел зафиксировать в детском сознании образ своего замечательного тезки, в честь которого был назван. Как трагично, что Андрей Миро­нов не привезет уже взрослому тезке очеред­ную кепку, не услышит новых записей эстрад­ных звезд, не увидит последних шедевров ми­рового экрана, не соберет нас, как всегда, вокруг себя, не узнает, до какой степени все без него опустело...

А то, что происходило на его панихиде и похоронах и что творится на его могиле, я расскажу ему при встрече...

Чем добрее человек, тем он доступнее. А если он при этом еще и талантлив, то становится липкой бумагой для сонмища «мух», мощно и бессмысленно жужжащих вокруг, кичась на­зойливой бездарностью. «Прилипну! Прилип­ну! Погибну, но прилипну». Их же никто к этой манкой ленте не пришпиливает, как в са­дистском набоковском наслаждении убийст­ва и без того недолгожительных бабочек Онине случайно врезаются в эту ленту, летя на космических скоростях к звездам или, на ху­дой конец, на кухню. Нет. Они добровольно и вожделенно приникают к медообразной по­верхности, приникают, влипают и, вкусив гло­ток чужого дарования, погибают.

Сонмища «мух» вились около Гришиного таланта, обаяния, доброты, жалости к человеч­кам. К сожалению, иногда пользовались ог­ромностью его души и мы, друзья. Каждый из нас должен найти в себе запоздалое мужество и попросить у Гриши прощения.

Прощения за то, что использовали его та­лант в корыстных целях.

Прощения за то, что пользовались его доб­ротой из меркантильных соображений.

Прощения за то, что отнимали у читателей, зрителей и потомков его драгоценное время, растаскивая Гришу по бесконечным юбилеям, «жюрям», презентациям и прочаям...

Прощения за то, что очень редко по отно­шению к Грише употреблялось восклицание «НА!» вместо бесконечной мольбы — «ДАЙ!».

Разослать бы всем анкеты, чтобы каждый, персонально, как в налоговой декларации (только на этот раз честно), написал список Гришиных благодеяний. Монументальный труд мерещится.

Хочу быть пионером в этом проекте и на паре-тройке примеров показать картину сво­их взаимоотношений с другом.

По разделам.

Раздел первый. РЫБАЛКА.

а) Заставлял (в силу своего жаворонковского просыпания) Гришу вставать в 4 часа утра, прекрасно зная, что версия предрассвет­ного клева — утопия, а Гриша мечтает хотя бы о часе лишнего сна.

б) Силой своей алкоголической настырно­сти вливал в Гришу на пленэре намного боль­ше напитков, чем он хотел и мог употребить.

в) Никогда не помогал Грише в добыче на­живки (откапывании червей, варении герку­леса и манки, покупке мотыля).

г) Не отказывался от Гришиных предложе­ний занять лучшее и более уловистое место на берегу.

д) Не собирал ветки и не разводил костра вместе с Гришей — только руководил.

е) Во время бури на Озерне не сменил его на веслах.

ж) Никогда не противился разделу улова по­ровну, хорошо зная, что Гриша меня обловил.

з) Неоднократно на обратном пути с ры­балки засыпал за рулем, прекрасно сознавая, какую общечеловеческую ценность я везу.

и) Ни разу в жизни не помог Грише чис­тить рыбу.

Напрашивается вопрос: зачем вообще я ну­жен был ему на рыбалке?

Напрашивается ответ: он считал меня сво­им другом. А для друга...

Раздел второй. ТВОРЧЕСТВО.

а) «Капустники» Дома актера...

Сколько бессонных молодежных ночей провели мы с Гришей под надзором незабвенного Александра Моисеевича Эскина в ныне сгоревшем Доме актера, сочиняя «крамолу» застойной эпохи. Сколько аплодисментов за­служили от благодарной «элиты», скрывая за кулисами блистательного и скромного автора Горина (в те «жуткие» времена авторы еще не выходили вместо артистов на сцену).

6) Юбилеи.

Сколько ночного телефонного нытья вы­слушал от меня Гриша с просьбой довернуть очередную старую шутку.

Сколько он зарифмовал скетчей и тостов. Всю жизнь Гриша метался между мечтой оставаться самим собой и необходимостью обслуживать друзей. Часто это было несовмес­тимо.

Только Театр сатиры:

1968 г. — пьеса «Банкет» (с А. Аркановым) для Марка Захарова.

1973 г. — пьеса «Маленькие комедии большого дома» (с А Аркановым) для А. Мироно­ва и А. Ширвиндта.